Вадим Панов - kamataYan [litres]

В этом случае счастливчик переживет целых три этапа смерти.

Но об одном из них он ничего не будет помнить.

А если по какой-то причине не забудет, то наступит синдром преодоленного себя.

Ощущение безграничной, темной как ночь пустоты, изредка освежаемой вспышками далеких зарниц: то ли проблесками разума, то ли разрывами последних синоптических пузырьков. Ощущение невозможной свободы, превратившейся в пустоту, а значит, потерявшей смысл.

Вне времени.

Вне памяти.

Вне истории.

Вне всего, что делает тебя человеком.

Нет голосов, и нет мира, нет ничего, а реальность сосредоточена в скользящем по пустоте вопросе: наполнять ее, пока бессмысленную, разумом или выбрать покой безмолвия? Ведь в начале было Слово, и чтобы в пустоте хоть что-то появилось, Слово должно прозвучать вновь. И то, чего еще нет, раздумывает, хочет ли оно стать или усталость сильнее жажды?

Синдром преодоленного себя затягивает в бездну вечного спокойствия, где вопрос перестает тревожить и пустоту, и то, чего еще нет, и преодолеть желание раствориться в обретенном покое неимоверно трудно.

Но не для того, кто безжалостно окислил сам себя в поисках того, о чем лишь догадывался.

– Неважно выглядите, доктор Каплан, – участливо произнес А2, поприветствовав вошедшего в палату врача. – Дурная ночь?

– Все в порядке, – рассеянно отозвался Морган. – Спасибо, что спросили.

– Вы кажетесь усталым…

– Нет.

– …рассеянным…

– Я ведь сказал: все в порядке!

– …и нервным, – с превосходно сыгранной оторопью закончил А2.

Получилось именно так, как он планировал: поток настырных и не очень корректных вопросов вывел пребывающего не в своей тарелке доктора из равновесия, заставил сорваться на пациента, и теперь Каплан испытывал чувство вины. Очень нужное чувство для задуманного разговора.

– У меня трудный период, доктор Аккерман, извините, – пробормотал он, снимая и нервным жестом протирая smartverre.

– Если не хотите говорить – я пойму.

– Да… – было видно, что Морган понимает, что разговор необходимо прекращать, но хочет поделиться наболевшим.

И А2 подумал, что для дипломированного психиатра доктор Морган Каплан оказался слишком легкой добычей.

– У вас стрелка на чулках.

– Как я мог не посмотреться в зеркало?! – Морган окончательно растерялся и одернул короткую юбку, безуспешно стараясь прикрыть порванный на бедре чулок.

– Вы врач, доктор Каплан, вы знаете, как быть сильным, и обязательно справитесь с трудным периодом.

– Да, безусловно. – Выражение лица Моргана говорило о том, что несчастный готов разрыдаться, однако он мужественно согласился с заявлением Аккермана и почти вернулся к работе. Почти, потому что Алекс приготовил лечащему врачу еще один удар.

– Тогда давайте поговорим о Беатрис, – предложил он, улыбаясь доктору самой располагающей улыбкой.

– О ком? – растерялся тот.

– О Беатрис, – повторил А2. – Именно так мы условились называть живущую внутри меня девочку.

– Мы договорились звать ее Александрой, – нахмурился Морган.

– Мы назвали ее Беатрис, – на этот раз Алекс великолепно сыграл изумление тем фактом, что лечащий врач не запомнил столь важное имя.

– Доктор Аккерман?

– Доктор Каплан?

Какое-то время собеседники смотрели друг на друга, причем если в глазах А2 читались недоумение и удивление, то взгляд Моргана постепенно наполнился неподдельным ужасом, преодолев который Каплан очень тихо произнес:

– Я уверен, что мы назвали девочку Александрой.

– Проверьте записи, – предложил Аккерман.

– Секунду… – Морган вернул smartverre на нос, вызвал на стекла историю болезни Алекса, быстро просмотрел основные данные и медленно опустился на кровать. – Действительно…

Он был бледен как смерть.

– Беатрис? – уточнил Алекс.

– Беатрис, – упавшим голосом подтвердил Каплан. И это стало для него последней каплей.

– У меня все валится из рук, – прошептал несчастный, кривя рот.

– Что именно? – заинтересовался А2.

– Я не нахожу свои записи, а когда отыскиваю – путаюсь в них. Я назначил свидание Эммануэлю, миленькому новому доктору из третьего блока, вы его не знаете… Неожиданно увлекся, заметив его крепкие, мужественные руки… решил устроить интрижку, и представляете: Эммануэль согласился! Он сказал, что я привлекаю его с того момента, как наши взгляды встретились в кафетерии.

– Что же тут плохого?

– Мы договорились сходить на фестиваль старинного кино, потом поужинать, ну а потом… – Морган улыбнулся. Правда, вымученно. – Я сделал запись об этом в нашем семейном календаре. Представляете?! Муж узнал, подумал, что я планирую сделать ему сюрприз, взял отгул на работе, сходил в СПА, покрасил волосы, сделал маникюр, купил новую рубашку, на которую я обратил внимание в бутике… – доктор Каплан снова снял smartverre и смахнул с глаза слезинку. – Борис прождал меня весь вечер, позвонил, я сказал, что задерживаюсь в клинике. Он начал о чем-то догадываться, отправился на фестиваль, увидел нас с Эммануэлем… Произошел грандиозный скандал.

– Я вам сочувствую.

Но Каплан не услышал.

– Сейчас Борис живет у Роджера, своего бывшего. Представляю, что они там вытворяют… Когда у Бориса плохое настроение, он превращается в настоящую машину.

– А что Эммануэль?

– Он прекрасен, – нежно улыбнулся Морган. – И поддерживает меня во всем. Но я не хочу терять Бориса. Я запутался… а вчера… – Врач отстранился и внимательно посмотрел на А2. – Вы никому не скажете?

– Ни в коем случае, – пообещал Аккерман.

Пообещал настолько твердо, что психиатр сразу ему поверил и продолжил исповедь.

– У меня есть любимый канал… развлекательный… ну, знаете, когда хочется посмотреть на кого-то со стороны…

Речь шла о порнографии, но произнести это слово Каплан не решался.

– Я вас понимаю, – поддержал его А2.

– Вчера Эммануэль был на дежурстве, мне стало одиноко, я включил его, и… там были женщины.

– Такое бывает.

– Вы не понимаете! – Морган вцепился Алексу в руку и еще больше понизил голос. – Это был другой канал! Вообще другой!

– Случился сбой системы?

– Хуже! – у врача затряслись губы. – Я проверил записи и выяснил, что поменял каналы две недели назад.

– Вы поменяли? – удивился А2.

– Да!

– Может, в вас пробуждается гетеросексуальный мужчина?

– Но зачем? – Морган отпрянул от Аккермана и закрыл лицо руками. – Как такое возможно?

К счастью, он использовал влагостойкую косметику, поэтому тушь и тени вокруг глаз до сих пор пребывали в идеальном состоянии.

– Мир сходит с ума, доктор Каплан, вам ли не знать.

– Я всегда считал себя прагматичным человеком, доктор Аккерман, был уверен, что справлюсь с любыми сюрпризами, а теперь не знаю, что делать… – прошептал он и со страхом добавил: – Иногда мне кажется, что я теряю ощущение счастья.