Вадим Панов - kamataYan [litres]

– Куда мы летим?

– К друзьям, – коротко ответил Орк.

– Кто такой Манин? – И, увидев в его глазах веселое удивление, девушка объяснила: – Когда мы шли к вертолету, ты прошептал: «Спасибо, Манин».

– Один из моих друзей, – после паузы сообщил Орк. – Это он сделал так, чтобы нас отпустили, а не поместили в карантин.

– Твой друг – влиятельный член правительства?

– Нет, – покачал головой Орк. – Он крупный специалист в области современных цифровых коммуникаций. И умеет вносить нужные изменения во все существующие базы данных.

Несколько секунд Беатрис расшифровывала завуалированный ответ, после чего ее глаза округлились:

– Манин – хакер?

– Он отправил военным приказ освободить нас и допустить в Хитроу вертолет, – «не услышав вопроса», продолжил рассказ Орк. – А самое главное: Манин уже убрал из баз данных упоминания о нас и вертолете. Даже если военные захотят нас вернуть, они нас не найдут, потому что сейчас наша машина определяется совсем не так, как раньше.

– Кто ты? – едва слышно спросила Беатрис.

«Я предупреждал, – прошелестел в голове голос Манина. – Она спросит».

Орк вздохнул и отвернулся, переведя взгляд на приближающееся судно – гигантский контейнеровоз MSC «Patricia».

Голодные не способны на революцию – голодные бунтуют.

Испугавшись или возненавидев, голодные бездумно вырываются на улицы, сокрушая все на своем пути. Убивая и умирая. Бунт голодных – это реакция на внешний раздражитель. Бунт голодных – это стихия, поток физической энергии, знающий лишь направление, но не смысл. Бунт голодных – это тележка революции, ее плоть и кровь, ее разбитые на ухабах колеса и грязь на бортах. Нужна революция? Создайте голодных, как можно больше голодных, очень злых голодных. И не бойтесь – они безобидны, они не помешают, потому что голод не знает идеи. Но голодные за ней пойдут. И станут тележкой.

Революции делают сытые.

Недовольные сытые, склонные к анализу и расчету. Понимающие, как использовать голодных, но не собирающиеся делиться с ними. Революции делают безжалостные циники, потому что смысл революции – в безжалостном и циничном изменении. Все остальное – перевороты и бунты – оставляет паровоз истории на старых рельсах.

Стержень любой революции – идея. Нет идеи – нет революции.

Хотите сохранить существующий порядок – лишите общество идей. Но человек без них не может. Парадокс в том, что стабильное общество оказывается еще более нестабильным, потому что движение заложено в природе человека. Движение – это жизнь. Идеи – двигатель движения, а значит, желая сохранить существующий порядок, вы должны наполнить общество безобидными для социального устройства идеями, в борьбе за которые человек будет растрачивать свой выдающийся потенциал поступательного движения. Потенциал должен быть оседлан, взнуздан и направлен в правильном направлении, как цирковая лошадь, знающая лишь безобидный бег по кругу. Стабильность требует создания устойчивой симуляции движения: придумать проблему, раздуть ее до уровня идеи и ломать об нее копья.

Не сложнее, чем доказать справедливость мироустройства при помощи безмозглых супергероев.

А что же настоящие идеи?

Они ждут своего часа.

Идея, то есть Слово, не способна умереть, как бы этого ни хотелось адептам существующего порядка. Умирают и ветшают оболочки, флаги и одежды, в которых Идея приходит в мир, но сама она – вечна. Можно вылить на нее потоки грязи, но испачкать они смогут лишь оболочки, флаги и одежды, потому что к Слову грязь не липнет. Можно попытаться исказить суть, нарядив Идею в лживые одежды, но рано или поздно они обветшают и свалятся, оставив подлинное Слово во всей его красе. От Идеи можно отказаться, но рано или поздно она вновь завладеет умами.

Потому что в начале всегда Слово.

И мы ему следуем.

NY City, Midtown West

– Как ты познакомился с Феллерами?

– Правильно ответил на вопрос, – тихонько рассмеялся Джа. Но разглядев в глазах Карифы недоумение, немедленно объяснился: – Звучит нелепо, но в действительности так оно и есть: Феллер читал лекцию для старшей школы. В первую очередь, конечно, о науке и прогрессе и о том, какое место мы можем занять в жизни. Он увлеченно говорил об исследованиях и открытиях, но позже я понял, что уже тогда он стал интересоваться другими вопросами. Он спросил: «Что может сделать маленький человек?» И я ответил: «Сражаться».

Амин лежала на его груди: довольная, усталая, удовлетворенная. Она хотела просто поболтать, возможно, пошутить, возможно – перед следующим сексом, но вдруг поняла, что они разговаривают. По-настоящему разговаривают о том, что важно. И подумала, что ей это нравится: вот так разговаривать с мужчиной.

Со своим мужчиной.

– Он исполнил твою мечту? – улыбнулась Карифа.

– Это случилось позже, – обронил Джа.

– Когда ты научился сражаться?

– Когда я познал смысл этого слова. – Он вновь помолчал, покусал губу, но продолжил: – Я никогда не хотел быть похожим на отца, потому что совсем его не помню. Мне было шесть лет, когда его раздавил робогрузовик. Мама была очень хорошей, очень доброй женщиной, но, увы, глупой. Она не справилась с горем, поверила увещеваниям одного из наших соседей и переспала с ним. Мама искала тепла… – Винчи вновь покусал губы. – Во всяком случае, мне хочется так думать.

– Извини, – прошептала Амин. – Я не знала, прости.

Он не услышал.

– Потом мама переспала с братом соседа, потом были другие мужики… А потом закончились деньги и нам пришлось переехать в MRB «Infiniti», но все называли его «Алжир». – Джа выдержал короткую паузу. – Знаешь, что значит быть белой шлюхой в черном MRB? Нет… И уж тем более ты никогда не узнаешь, что значит быть сыном белой шлюхи в черном MRB. И не дай тебе бог когда-нибудь узнать. – Его ноздри раздулись, но голос остался спокойным. – Не дай бог…

– Чем все закончилось? – спросила Карифа. Одновременно обрадованная и ошарашенная его неожиданной искренностью.

– Маму выбросили из окна, – дернул плечом Винчи. – Думаю, для смеха. Или она им надоела. Или попросила расплатиться за услуги – не знаю, меня там не было. Когда я узнал, что мамы больше нет, то сбежал из «Алжира» и два месяца жил на улице. Воровал, если тебе интересно… Потом попался ювенальным полицейским, и мне впервые повезло: я оказался в благотворительной программе Феллеров, обрел приемных родителей, получил возможность выучиться… Но что-то внутри не давало мне покоя, и, наверное, поэтому я правильно ответил на вопрос.

– И познакомился с Б.Б. Феллером?