Светлана Пономарева - Город без войны

– Работа у нас такая, братан.

Мужик ушёл. Поднялся и Сашка. Он действительно был в грязи, штукатурке и Лёвиной крови. Мрачно посмотрев туда, где штурмовики праздновали победу, он пошёл прочь.

В центре снег посыпал сильнее. Белая крупа падала на грязь и превращалась в грязь. В этом законе была самая большая справедливость: нельзя оставаться белым в грязи. Ещё больше замешивая городскую грязь сапогами, поскальзываясь и проваливаясь в лужи, Сашка шёл домой. Туда, где мама. Уже было всё равно, что она скажет. Пусть испугается, поплачет, осудит. Потом всё равно простит. Прохожие смотрели на Сашку с удивлением, ненавистью, страхом, расходились в стороны, переходили на другую сторону дороги. Прохожие жили в другом мире, таком же грязном, но по-своему уютном. Они мало что знали о сегодняшней боёвке. Мама, наверное, тоже ничего не знает.

Памятник воину на площади Свободы, заснеженный и безмолвный, гордо смотрел на север, отвернувшись от развалин. У этого воина было героическое прошлое. Он не убивал детей, он не унижался перед «Красными братьями», не воровал. Он побеждал в честном бою, за это его и воссоздали в камне. Сашка вскинул руку в приветствии кадетов. Памятник посмотрел грозно и не ответил.

Идти оставалось совсем не долго. Дойдя до угла своего дома, Сашка остановился. В окне их комнаты горел электрический свет. Сашка стоял и смотрел, почему-то ожидая, что вот-вот мама выглянет и увидит его. Потом подбежал соседский кот, который узнавал Сашку безошибочно и тут же принимался тереть спину об его ноги. Кот недоверчиво нюхнул чёрные форменные штаны, заляпанные грязью и кровью, и поспешно скрылся в подъезде. Сашка вошёл за ним.

В подъезде было мрачно и тихо. Тётя Лиза снимала с подоконникагоршки с цветами.

– Здравствуйте, – тихо сказал Сашка.

– Сашенька! – горшок с пыльной традесканцией щёлкнул об пол и разбился. – Саша, нашёлся! Ты не ранен? Где ты пропадал? – ещё множество обязательных женских вопросов понеслось Сашке в спину, но он отвернулся и пошёл к себе, на второй этаж. Дверь открыл незнакомый молодой человек в утеплённой тельняшке. За его спиной Сашка увидел чужое зеркало, чужую полочку для обуви, и толстую рыжую собаку.

– Тебе чего? – спросил парень.

– Мне? – Сашка тупо помотал головой. – А я…

– Саша, – осторожно сказала из-за спины тётя Лиза, – пойдём к нам.

Потом он сидел на кухне, на большом мягком диване и, как будто сквозь вату в ушах, слушал, что рассказывает ему дядя Витя:

– Все думали, ты совсем пропал, парень. Позавчера и похоронили. Не хотел тебе по телефону говорить…

Сашка смотрел на треснувшую чашку на столе и глотал слёзы. Тётя Лиза обнимала его и, кажется, покачивала, как ре­бёнка. «Это я виноват, – подумал он. – Я долго не звонил».

Он вымылся в душе, застирал форму, поел – куски странно застревали в горле, и тётя Лиза отвела его в маленькую комна­тушку, переделанную из кладовки. Там помещался только узкий диванчик. Сашка упал на него, уткнулся в домашнюю, с цветочным узорчиком подушку, и продолжал плакать.

– Что теперь будем делать? – говорила за стеной тётя Лиза. Дядя Витя отвечал глухо и неразборчиво. «Что со мной делать… – Сашка ещё больше сжался. – Какая теперь разница»…

Когда за окном уже стемнело, а Сашка лежал совсем тихо, отрешенно разглядывая узор на обоях, в комнату вошёл дядя Витя.

– Пойдём, парень, в твою квартиру сходим.

– Зачем? – почти с ужасом спросил Сашка.

– Ну, они вещи ваши держат, возьмёшь чего надо.

– А кто они? – Сашка вытер остатки слёз рукавом.

– Не знаю. Их позавчера вечером вселили. И вот что: я бы рад тебе предложить побыть пока у нас, да не могу. То тобой полиция интересуется, то Контора, сам понимаешь… Тем более ты, я так понял, штурмовик?

Сашка кивнул.

– Вот видишь… Что-то я не слышал о том, чтобы там нормальные парни жили. Там человеком не станешь. А станешь сволочью и убийцей. Я в этом уверен. Хочешь совет? Уходи оттуда, пока не стало поздно. Куда угодно уходи. Слышишь?

– Да. Спасибо за совет, – Сашка отвернулся, – пойдемте туда, к нам…

В комнате многое изменилось, но некоторые вещи так и стояли на своих местах – Сашка старался не смотреть на привычную мебель, часы на стене, светлые квадраты на обо­ях там, где раньше висели фотографии.

– Там всё в углу, в кладовке, – сказал парень – сын новых хозяев.

Сашка сел на корточки перед их с мамой вещами: вещей было немного, две не очень большие коробки. Посидел, не двигаясь, потом осторожно приоткрыл одну. Сверху лежала всякая ерунда: учебники, книжки про шпионов и рыцарей, альбом с ко­рабликами. Сашка поморщился, вытряхнул содержимое на пол, нашёл замшевый кошелёк с деньгами, пересчитал – двадцать четыре марки и ещё мелочь, сунул всё в карман. Из альбома выпала пачка фотографий. Сашка хотел убрать их, не глядя, но не смог. Рассматривал пожел­тевшие черно-белые снимки: мама с папой молодые, свадьба, он сам в забавной детской ко­лясочке, он в первом классе – лопоухий от короткой стрижки, с большими блестящими пуго­вицами на гимназической форме… Тогда у него выпали два передних зуба и, на все просьбы фотографа улыбнуться, Сашка только сердито хмурился. Потом фотографии их класса, а вот и Корпус – парадный отряд на центральной площади, они с Ильёй в первой шеренге. Сашка собрал карточки, сложил на самое дно коробки, закидал книжками. Во второй коробке были вещи. Сашка снял с гвоздя на стене свой рюкзак, – значит, мама нашла его под крова­тью, разобрала и поняла, что сын куда-то собирался, – сунул туда тёплую одежду, подумал, положил то, что уже было мало. «Хныку» – решил, как будто уже точно собрался назад в развалины. Когда поднимался, задел локтем небольшой пакет, лежащий на полочке у стены, на пол посыпались его пузырьки с реактивами, вывалился окаме­невший слоновий зуб. Сашка постоял молча, потом снова сел, вытер навернувшиеся слёзы, собрал всё в пакет, а зуб слона положил в карман.

В комнате парень включил магнитофон, полилась медленная тихая музыка. Сашка встал, затянул рюкзак потуже, прошёл в коридор. Дядя Витя курил на лестничной площад­ке.

– Собрался? – спросил он. – А остальное?

– Мне все равно, – сказал Сашка.

Они спустились на первый этаж, остановились у двери.

– Скоро ночь, ты ведь не собираешься уходить прямо сейчас?

«Он бы рад, чтобы я ушёл», – понял Сашка. Очень захо­телось уйти как можно быстрее, но вышла тётя Лиза, что-то заговорила, повела к себе. Саш­ка послушался.

Больше к нему не заходили. Он промаялся всю ночь то засыпая, то вскакивая в холод­ном поту. Мысли крутились возле одного: «Это я виноват. От меня одно зло». Как только рассвело, Сашка тихо выскользнул из комнаты и, не попрощавшись, ушёл. На улице потеплело, снег таял, и под ногами чавкало серое месиво. Мимо Сашки проехал автомобиль, обдав его талой грязью, но он даже не заметил этого. Ему каза­лось, что надо быстрее бежать назад, в развалины. Здесь, в центре, теперь не осталось никого, кому он был бы необходим. А там? А там его, вероятнее всего, сдадут спецотряду и расстреляют. И, может быть, так будет лучше. И для него и для всех остальных… Зачем он вообще живёт? Чтобы по указке какого-то полоумного вояки кидаться с автоматом на людей? Чем так, лучше уж не жить…