Дэвид Вонг - В этой книге полно пауков. Серьезно, чувак, не трогай ее [litres]

Я поднял шерстобой и направил его прямо в «грудь» человека-тени. Шерстобой прошел прямо ему в грудь.

Голова была пуста, ни одной мысли.

Я потянулся и схватил правую, застывшую ладонь Эми и сжал. И закрыл глаза.

Мне нужно думать, как она.

И, за секунду до того, как я нажал на спусковой крючок, в моей голове возникло лицо. То самое, которое возникло бы у 75 процентов американцев, оказавшихся в такой же ситуации. Бородатое лицо, впервые появившееся в воображении какого-то давно забытого итальянского художника, лицо человека, совершенно не похожего на обычного ближневосточного еврея. Я внезапно вспомнил с два десятка ужасных детских шоу, которые мои приемные родители заставляли меня смотреть на видеокассетах. В финале главный персонаж всегда поворачивался к камере и говорил что-то вроде: «Я знаю решение проблемы! Христианство!»

Ну, они хорошо запрограммировали мой мозг. Когда ужас смыл все из моего сознания, я отступил к лицу на иконе: мне удалось нарисовать в моей голове только этого долбаного фиолетового Элвиса-Иисуса, который висел у меня на стене и который, насколько я знал, все еще лежал в багажнике Кэдди.

Я нажал на спусковой крючок.

Из устройства вылетела вспышка белого света. Свет сжался и приобрел форму. Маленький. Квадрат.

И внезапно в неподвижном воздухе перед нами повисла эта глупая картина.

Картина завертелась и повернулась лицом к темной орде. В глазах фиолетового Иисуса вспыхнул белый огонь. Рот открылся, оттуда послышался нечеловеческий рев.

Фиолетовый Иисус повернулся к человеку-тени слева от меня. Из его глаз ударили лазерные лучи.

Человек-тень взорвался.

Глаза вспыхнули опять и выстрелили. Еще один человек-тень покинул наш мир. Картина повернулась в воздухе, мы упали на землю. Белые лучи выжгли борозду слева, потом справа, они пронзали темный прибой сияющим излучением, прекрасным и ужасным, одновременно; я точно знал, что ослепну, если буду глядеть на этот сине-белый свет достаточно долго. Ужасный, он прогрызал себе дорогу сквозь тени с отвратительно-праведной энергией, которая заставила меня даже пожалеть их. Внезапно я понял, что ученые из Манхэттенского проекта почувствовали себя, когда в первый раз увидели ядерную вспышку, свидетельство силы, которую они освободили; отражение света на окружающем их песке было настолько яркое, что могло ослепить даже человека в темных очках. Сила настолько поразительная, что стала отвратительной.

Вскоре остался только один человек-тень, мой человек-тень, висевший передо мной, тот самый, который забрал кисть Эми, или сделал так, что ее кисть исчезла.

Фиолетовый Иисус подлетел и обогнул его по кругу. Картина завизжала, как животное, широко открыла рот и бросилась на человека-тень.

Фиолетовый Иисус откусил ему голову.

Тело тени испарилось, словно облачко отработанных автомобильных газов.

А потом последовала вспышка, настолько яркая – я не закрыл глаза только потому, что они уже были закрыты, – что излучение проникло через веки в зрачки и обожгло их. Потом глухой удар по земле и волна, пославшая рябь по ткани реальности. Картина исчезла. Шерстобой взорвался, превратившись в миниатюрную суперновую, испускавшую синий свет.

Я даже не знаю как, но в конце концов очнулся, лежа, уставясь в серые неподвижные облака и пытаясь проморгаться, чтобы пятна из глаз исчезли. Стояла абсолютная тишина.

Надо мной появился Джон и сказал:

– Когда напишут продолжение Библии, эта хрень должна в него попасть.

В ушах звенело. Каким-то образом все мои чувства звенели. Перегрузка. Джон поставил меня на ноги и сказал:

– Посмотри! Посмотри на лицо этого!

Он указал на лицо одного из неподвижных инфицированных БИЭПИшников; я даже не знал, что тот стоял здесь, когда время остановилось. Зомби огибал горящий грузовик, собираясь броситься на нас. Через три секунды он оказался бы рядом с Эми, если бы Джон не остановил время при помощи Соевого соуса. Я подошел к инфицированному космонавту. Его глаза превратились в пару сигнальных ракет, испускающих белый свет – шипящих, потрескивающих и тлеющих.

Паразиты горели.

Все паразиты горели – по меньшей мере все вокруг нас. Белые потрескивающие булавки света исходили из зараженных космонавтов, шипение горящих пауков наполняло сверхъестественную тишину неподвижного мира.

И вот огоньки стали гаснуть один за другим, и плоть перестала шипеть, последний паразит умер. Люди, в которых они жили, не очнутся и не обнаружат, что вылечились – в Неназываемом счастливых концов не бывает. Когда время возобновит свой ход, они упадут и умрут. Но будут свободны. И не будут для нас угрозой.

– Черт побери, – сказал я в наступившей тишине. – Мне нужно поспать.

Я оглядел застывшее поле боя, на котором никто из бойцов не знал, что в бесконечности между двумя тиками часов произошел радикальный поворот в сражении.

– И что теперь?

Джон оглядел ландшафт и сказал:

– Нам просто надо убраться отсюда, верно? Время пойдет, и солдаты сообразят, что зомби все полегли. Тогда они перестанут стрелять и дадут нам по медали.

– Эми все еще будет на открытом месте, – сказал я. – Если я расположусь так, что как бы толкаю ее вниз, тогда, когда время пойдет, мы вместе свалимся в канаву, верно?

– Ага, похоже на то. Попытайся не сломать ей шею.

– Спустись вниз и приготовься поймать нас.

Джон спрыгнул вниз, в канаву, и посмотрел на Фальконера, который словил несколько пуль. Тот безусловно выглядел мертвым, потому что не двигался, но никто не двигался, и мы не могли знать наверняка. Я подошел к Эми, ее замершие руки протянулись ко мне, словно она пыталась о чем-то меня предупредить.

Что-то ударило меня в грудь.

То есть я во что-то влетел. Что-то парило в неподвижном воздухе, что-то маленькое и острое.

Пуля.

Дюйм в длину и толстая, как карандаш. Выпущенная из пулемета, которыми ощетинилась линия зеленых БМП за мной.

Ошибиться в ее траектории было невозможно. Она направлялась прямо к Эми. Точнее, прямо в грудь Эми. В безумной горячке сражения с зомби какой-то парень – вероятно, завербовался в армию, чтобы оплатить учебу в колледже, – выстрелил в махающую руками фигурку на краю канавы, и выстрел получился совершенно точным. Пуля попадет прямо в нее.

Джон увидел, что я стою там, с отвисшей челюстью, глядя на застывшую пулю, эту маленькую верную смерть в медной оболочке, повисшую в воздухе в восьми футах от Эми. Он посмотрел на пулю, потом на застывшую статую, потом опять на пулю и пробормотал совершенно без необходимости: «Прямо в нее», в точности, как и я.

– Ну и ну, – сказал он. – Давай подумаем. Что если мы…

– Один из нас должен умереть.