Дэвид Вонг - В этой книге полно пауков. Серьезно, чувак, не трогай ее [litres]

– ДЖОН! – крикнул я в телефон, глупо. Потом ударил по кнопкам неуклюжей рукой, карнавальной и когтистой. Я сражался, пытаясь поднять голову с пола.

Экран изменился. Появилась картинка.

Член.

Рука умерла. Голова ударилась о пол. Спинной мозг отключился. Я мог только смотреть и увидел клочки собачьей шерсти, собравшиеся под подставкой для телевизора на дальней стороне комнаты. И не мог отвести взгляд – мышцы не слушались. Я даже не мог закрыть глаза.

Однако слух еще не пропал, и вскоре я услышал еле уловимый шелест на ковре – как будто по нему идут много маленьких ножек. В поле зрения появились сильные членистые лапы, а потом и весь паук, в шести дюймах от глаз. Лапы повсюду. Полдюжины лап, покрытых сырным соусом.

Тварюга имела рот, не меньший, чем у меня, к тому же окруженный острыми как иглы жвалами. Губы раздвинулись, и я с отвращением увидел розовый язык, такой же, как у человека. Он осторожно приблизился к моему лицу.

Паук стал моей вселенной, его черные ноги протянулись от горизонта до горизонта. Я мог сосчитать вкусовые рецепторы на свисающем розовом языке, мог видеть мокрые складки на нёбе. Панцирь был покрыт какой-то слизью. Две ноги коснулись моего рта. Щекотно.

В поле зрения появился огромный мохнатый нос, похожий на волосатое рыло самого Бога. Молли заинтересовалась тем, что происходит, и соизволила выйти из кухни.

Нос дернулся, она почувствовала запах сыра для начос. Она лизнула паука и обнаружила, что ее самая заветная мечта наконец-то исполнилась: добыча, покрытая настоящим сыром. Щелкнув челюстью и быстро повернув голову, она оторвала четыре лапы монстра и энергично принялась жевать их.

Паук запищал так пронзительно, что все мои кости затряслись. И с такой скоростью унесся прочь, что я даже не заметил, в каком направлении.

Парализован.

Навсегда? Я представил себе яд, превращающий мой спинной мозг в кашу. Но Молли посмотрела на меня с безмятежным осуждением моей лени во взгляде. Сама она усердно работала над оторванными лапами паука, постепенно осознавая, что внутри хрустящего внешнего панциря не так-то много мяса. Тогда она села, прижала их к полу своими передними и принялась тщательно слизывать сыр.

Казалось, я пролежал вечность, хотя на самом деле прошел только час. Наконец по телу побежали иголочки, как если бы я приземлился в муравейник: я начал что-то ощущать. Где-то минут через двадцать понял, что могу пошевелить пальцами, а еще час спустя уже сидел на диване, обняв руками раскалывающуюся от боли голову, и изо всех сил старался не думать о том, что же паук собирался сделать с моим обездвиженным телом.

Ну, первым делом отложить яйца…

О, погоди. Паук. Он все еще здесь. Твою же мать.

Спустя три секунды я уже стоял на крыльце, вглядываясь через входную дверь в гостиную. Никакого намека на паука, но внутри не видно ни зги, уличные фонари горели позади меня, и я рассмотрел только свое глупое лицо, отражавшееся в маленьком окне. Волосы выглядели так, как если бы я причесал их разъяренным котом. Я потянулся к мобильнику и только потом сообразил, что он на полу гостиной.

Я рывком открыл дверь, прыгнул внутрь, перекатился, схватил мобильник, выскочил обратно и захлопнул за собой дверь. Потом позвонил Джону. Голос автоответчика:

– Это Джон. Если вы нашли остатки моей гитары, просто принесите их в квартиру. Извините за ковер. Оставьте сообщение.

Я не стал. Даже в вечер четверга этот человек, скорее всего, упился вусмерть и сейчас спит без задних ног. Я оглядел окрестности, струйка моего нервного дыхания едва заметно дрожала в ноябрьском воздухе. Почему в доме нет электричества, ведь у всех остальных есть? Я поднял телефон, но звонить не стал. Английскому языку надо придумать слово для того чувства, которое охватывает тебя, когда ты отчаянно нуждаешься в помощи, но нет никого, кому ты можешь позвонить, потому что ты не настолько общителен, чтобы иметь друзей, не настолько богат, чтобы иметь работников, и не настолько могуществен, чтобы иметь лакеев. Такой вот особый коктейль из бессилия, одиночества и внезапного сильного ощущения, что ты вообще не нужен обществу.

Дерьмощение?

К входной двери была прислонена метла, которой я несколько дней назад смел с крыльца мертвую птицу. Я схватил ее, выставил вперед, как копье, и вошел в дом. Молли мгновенно прошмыгнула мимо меня наружу, наверно, чтобы найти уютное местечко за дверью моей машины и навалить кучу, в которую я наверняка вляпаюсь в следующий раз, когда буду торопиться на работу. Нужно как можно скорее покончить с пауком. Я шагнул внутрь, шаря глазами по полу и…

И паук прыгнул мне на голову, его шевелящиеся лапы запутались в моих волосах. Я уронил метлу и ударил себя по голове, но монстр уже перебрался на ухо, а оттуда на плечо. Лапы зашевелились на лице и шее. Я схватил паука поперек туловища, причем его жесткие конечности согнулись от моей хватки, и попытался оторвать от себя. Как бы не так, лапы за что-то зацепились. Рубашка – и кожа на плече – натянулась, раздался визг, с которым пар выходит из носика чайника, и я понял, что этот визг мой собственный.

Перед правым глазом появились острые жвалы, и тут же острая боль пронзила череп. Этим глазом я уже ничего не видел и подумал, что ублюдок вырвал мне глазное яблоко. Заорав от ярости, я ухватился за связку лап обеими руками и сорвал их с кожи. По мне что-то потекло и я сообразил, что одна нога еще держится за мое плечо. Но я освободился от твари – чертова штука билась в руках, изгибая рот в мою сторону и пытаясь укусить.

Этот долбанный розовый язык. Проклятие!

Я бешено поглядел вокруг здоровым глазом, пытаясь найти место, куда можно втиснуть тварь.

Бельевая корзина! На полу в спальне!

Я бросился туда и пнул пластиковую корзину; все шмотки вывалились на пол. Швырнув паука, я перевернул ее вверх дном; все, чертова тварь не вырвется. Сбросив с ночного столика весь хлам, я положил его на корзину. Хорошо и тяжело. В стенке корзины была вертикальная щель, и паук просунул сквозь нее лапу. Сам-то он через нее вылезти не сможет, но, как я подозревал, вот стенки прокусить у него получится. Надо за ним приглядывать.

Я рухнул на кровать, грудь ходила ходуном, лицо было мокрое и липкое. Съежившись, я поднял руку к правой щеке, ожидая найти на ней мягкое глазное яблоко. Не нашел. Мигнул и пощупал веко, кожу жгло. На ощупь все казалось разорванным и вздыбленным. Я еще раз мигнул, и попытался посмотреть правым глазом. Что-то вижу! Глянул вниз, собираясь достать мобильник из кармана, и даже зашипел от отвращения.

На рубашке все еще висела черная лапа, которая сломалась, когда я отрывал паука от себя. Я схватил ее и потянул, но она не вышла. Она вонзилась, но не в рубашку, а в меня, и кожа натянулась, как купол цирка. Чертова конечность вцепилась в меня, как клещ. Расширив дыру в рубашке, я зажал кожу двумя пальцами и посмотрел на нее поближе. И не нашел места, где заканчивается оторванная лапа и начинается кожа на плече. Как если бы лапа сплавилась с чем-то там. И вытянуть ее – все равно, что вырвать себе палец.