Альфред Бестер - Тигр! Тигр! [сборник litres]

Если бы эту проблему надо было решать только гражданам обоих Независимых Государств, вполне можно было бы найти какое-нибудь компромиссное решение; но Тритон, у которого, словно у школьника, закружилась голова от неожиданно свалившейся на него власти и влияния, внес сумятицу в международные отношения, заговорив на языке религии и объявив Священную Войну – о существовании которой все уже давно успели забыть. Участие в их Священной Войне (включая уничтожение безвредной и совершенно незначительной секты, называвшейся квакеры) было одним из условий торговых сделок. Оба государства, в принципе, были готовы принять это условие, но, естественно, о нем не должны были узнать их граждане.

Поэтому, прикрываясь пунктами Прав Религиозных Меньшинств, Прав Первопроходцев, Свободы Вероисповедания, Историческим Правом Владения Тритоном и тому подобными документами, оба Государства делали ложные выпады, отбивали неожиданные удары и наносили удары в ответ, медленно сближаясь со своим противником, – словно фехтовальщики, готовящиеся к решающему выпаду, который неминуемо должен был означать смертельный исход для обоих.

Четверо ученых обсуждали все это в течение трех долгих встреч.

– Послушайте, – взмолился Мигг, когда их третья встреча подходила к концу. – Вы, теоретики, уже превратили девять человекочасов в углекислый газ и дурацкие разногласия…

– Вот именно, я всегда это говорил, Мигг, – кивнув, улыбнулся Белланби.

– Каждый человек втайне верит, что, если бы он был Богом, он мог бы устроить все гораздо лучше. Лишь теперь мы начинаем понимать, как это трудно.

– Не Богом, – сказал Хррдниккисч, – его Премьер-Миништром. Богом будет Голь.

– Не нравятся мне эти разговоры, – поморщился Юхансен. – Я верующий человек.

– Вы? – удивленно воскликнул Белланби. – Коллоидный терапевт?

– Я верующий человек, – упрямо повторил Юхансен.

– Мальчишка обладает шпашобноштью творить чудеша, – сказал Хррдниккисч. – Когда ему объяшнят, что он может, Голь штанет Богом.

– Все это бессмысленные разговоры, – выкрикнул Мигг. – Вот уже три встречи мы провели в бесплодных спорах. Я выслушал три совершенно противоположных мнения по поводу мистера Одиссея Голя. И хотя мы все согласились, что необходимо воспользоваться им как инструментом, мы никак не можем договориться о том, какую работу должен выполнить этот инструмент. Белланби лопочет что-то про Идеальную Интеллектуальную Анархию, Юхансен проповедует Совет Бога, а Хррдниккисч потратил целых два часа, постулируя и разрушая свои собственные теоремы…

– Ну жнаете, Мигг… – начал Хррдниккисч. Но Мигг только махнул на него рукой.

– Позвольте мне свести это обсуждение до уровня младшего школьного возраста. Давайте расставим вопросы в соответствии с их значением, джентльмены. Прежде чем пытаться принять вселенские решения, мы должны убедиться в том, что Вселенная останется на своем прежнем месте. Я имею в виду грозящую нам всем войну…

– Наш план, как он мне видится, – продолжал Мигг, – должен быть простым и эффективным. Речь идет о том, чтобы дать Богу образование – или, если Юхансен возражает против подобной формулировки, ангелу. К счастью, Голь – достойный молодой человек с добрым сердцем и честными намерениями. Я содрогаюсь при мысли о том, что Голь мог бы сделать, если бы ему была присуща врожденная порочность.

– Или на что он был бы способен, если бы узнал о своих возможностях, – пробормотал Белланби.

– Именно. Мы должны начать тщательное и серьезное этическое образование мальчика, несмотря на то, что у нас очень мало времени. Мы не можем сначала закончить его образование и только потом, когда это будет вполне безопасно, рассказать ему всю правду. Мы должны предотвратить войну и выбрать для этого кратчайший путь.

– Ладно, – со вздохом согласился Юхансен. – Что вы предлагаете?

– Ослепление, – выплюнул Мигг. – Очарование.

– Очарование? – захихикал Хррдниккисч. – Что это, новая наука, Мигг?

– А вам не приходило в голову задать себе вопрос – почему я посвятил в свой секрет именно вас троих? – фыркнул Мигг. – За ваш интеллект? Чушь! Я умнее, чем вы все вместе взятые. Нет, джентльмены, я выбрал вас за ваше обаяние.

– Это оскорбление, – усмехнулся Белланби. – И все же я польщен.

– Голю девятнадцать, – продолжал Мигг. – Он находится в таком возрасте, когда выпускники наиболее склонны боготворить какую-нибудь замечательную личность. Я хочу, чтобы вы, джентльмены, охмурили его. Вы, несомненно, не являетесь самыми великими умами нашего Университета, но вы – его главные герои.

– Я тоже ошкорблен и польщен, – сказал Хррдниккисч.

– Я хочу, чтобы вы очаровали Одди… нет, ослепили, чтобы он был преисполнен любви и благоговения… ведь каждый из вас уже сотни раз проделывал этот фокус с другими нашими выпускниками.

– Ага! – воскликнул Юхансен. – Пилюля в шоколадной оболочке.

– Точно. Когда же он будет в достаточной степени вами очарован, вы должны заставить Голя _захотеть_ остановить войну… а затем скажете ему, как это сделать. Это даст нам возможность продолжить его образование. К тому времени, когда он перерастет свое восхищение перед вами, мы уложим надежный этический фундамент, на котором можно будет возвести солидное здание. Голь не будет представлять никакой опасности для мира.

– А вы, Мигг? – поинтересовался Белланби. – Какая роль отводится вам?

– Сейчас? Никакой, – оскалился Мигг. – Я не способен никого очаровать, джентльмены. Я вступлю в игру позже, когда он начнет перерастать свое восхищение перед вами, – тогда возрастет уважение Голя ко мне.

Ужасно хитрые рассуждения, но время показало, что они были абсолютно верными.

По мере того как события неотвратимо приближались к окончательной развязке, Одди Голь был быстро и основательно очарован. Белланби приглашал его в двадцатифутовую хрустальную сферу, венчающую его дом… знаменитый курятник, в который попадали только избранные. Там Одди Голь загорал и восхищался великолепным телосложением философа, которому уже исполнилось семьдесят три года. Как и ожидалось, восхищаясь мышцами Белланби, он не мог не восхищаться его идеями. Голь часто приходил сюда загорать, благоговеть перед великим человеком и заодно поглощать этические концепции.

Хррдниккисч тем временем занимал вечера Одди. С математиком, который пыхтел и шепелявил, словно сошел со страниц произведений Рабле, Одди уносился к ослепительным высотам haute cuisine [26]и другим прелестям язычества. Они вместе ели удивительные блюда и пробовали чудесные напитки, встречались с самыми невероятными женщинами – в общем, Одди возвращался поздно ночью в свою комнату, опьяненный волшебством чувств и великолепным многообразием замечательных идей Хррдниккисча.