Дмитрий Федотов - Маяки [Сборник]

Оружие, спрашивает. Психотронное? Но это все равно запрещено конвенцией.

Вы знаете, Виктор, говорю… Давайте пройдем в бар, выпьем, обсудим. Думаю обнять его за плечи по-товарищески, мягко подтолкнуть в сторону бара. Нет, не надо: этот не любит фамильярностей. Впрочем, он сам кивает и направляется в нужную сторону.

И вот так с ними всегда.

Через два часа я выхожу из торгового центра. Держу на ладони персик с абрикосовой косточкой. Целехонький. У меня на костюме ни пятнышка. Размахиваюсь, кидаю персик в небо. Он летит. Выше и выше, и уходит в космос. Я машу ему вслед рукой. Хорошая работа.

Извините, что я так образно. Бурбон настроил меня на лирический лад.

Прокурору задают вопрос:

— Правильно ли я понимаю, что мой подзащитный обвиняется в незаконной модификации личностных особенностей психики?

— Верно.

— Скажите, пожалуйста, в незаконной модификации чьей (адвокат подчеркивает последнее слово) психики он обвиняется?

Пауза.

— Своей собственной.

— Спасибо, я не имею больше вопросов.

Что-то непонятное внутри меня заставляло смотреть эти новости. Листать интернет. Прислушиваться к радио в жужжалке. Я что-то искал. Бывает, собираешь с дочкой пазл, а потом весь вечер по привычке выискиваешь взглядом недостающие кусочки во всем, что видишь. Но это ощущение длилось уже полгода с той дурацкой поездки. И я сам не понимал, что именно ищу. Но когда нашел, то сразу понял.

Они подготовили почву. Сняли несколько фильмов, запустили на радио несколько песен. Насочиняли детских сказок и раскрутили их в Сети, сняли несколько репортажей, спровоцировали несколько судебных процессов.

А потом приняли закон.

Правильно, нельзя без подготовки. Иначе рванет и забрызгает так, что потом не отмоешься.

А я то-думаю, что за ерунда: живет себе известный молодой актер. Потом — внезапно! — все узнают, что он гей. Вы не замечаете? А я стал замечать. Не, ну надо же. Никто не ожидал.

А я думаю, может, и он сам не ожидал?

Может, ему помогли?

Как? А вот так. Подошли с приборчиком. Может, насильно. А может, и добровольно. Понравился богатому извращенцу молодой талантливый мальчик.

С другой стороны: бывает, что одни люди отдаются другим через силу, скрепя сердце. Терпят. А так — настоящая любовь. Небольшая операция, небольшой разъемчик на затылке размером с пуговицу — и ты уже преданный любовник, любящий муж, сын или, допустим, покупатель. Конечно, это возмутительно.

Было возмутительно. Теперь можно распечатать судебное решение, свернуть его в тугой комок и заткнуть рот всем недовольным. Теперь каждый будет иметь святое право любить то, что посчитает нужным. Менять ориентацию, менять привычки, менять пристрастия. Плати, покупай прибор. Делай себе на голове разъемчик. И никто, никто и никогда не скажет тебе ни полслова. Считай, добрая фея поработала.

Я понял, что тестировали на Птичке.

Все, что мне наплел этот аккуратный тип, рассыпалось. Прямо у меня внутри. И осколки стали впиваться в грудь при каждом вдохе. Нет, мне не было тревожно, обидно или стыдно. Просто я понял, что не смогу спать. А если усну, то мне приснится пустая комната, а в ней девочка из черно-белого фильма. А если я попытаюсь выйти из комнаты, то в дверях будет стоять безупречно выбритый человек в синей рубашке и желтом галстуке. И если он еще раз откроет рот, то из него вырвется что-то такое черное, что я проснусь в холодном поту. И тогда уже точно никогда не засну.

Я понял, что мне надо найти ее.

Зачем — второй вопрос. Первый вопрос — как. Я же не следопыт. С другой стороны — я медик. У меня есть доступ пятой степени к федеральной медицинской базе. Итак, девушка, четырнадцать-шестнадцать лет. Сирота, детский дом. Есть согласие на операцию. После операции транспортировка в сектор 3 СБ 144. И если этот агент не солгал мне в том, что они никогда ничего не прячут, то…

Было именно такое утро такой апрельской субботы, в которое солнце чувствует себя просто обязанным заглянуть в окно каждой кухни, за которым можно найти семью, суетящуюся перед завтраком. Оно проверит, как вы намазываете на хлеб сливочное масло. Ну, или арахисовое масло. Или джем. А потом, довольное, переползет с вашей посуды на кота, чтобы заставить его пожмуриться.

Я все водила и водила ножом по тосту, хотя масло уже было достаточно хорошо размазано. Мне казалось, что эта серовато-коричневая масса, которая когда-то была крепкими и блестящими орешками — мои планы на день. Сегодня такой день, когда хорошо гулять и гулять по парку, сворачивая с дорожек в лес, где снег и лужи. И Викуська будет носиться по ним до упаду, а потом, довольная, уснет дома в кресле, не успев снять колготки.

Но мы поедем покупать ей новую одежду. Мы будем ходить полдня по душным магазинам. Потом накормим ее и сдадим в центр развития на еженедельное занятие, а сами отползем в некурящий зал какого-нибудь не слишком дорогого ресторанчика.

Так мы запланировали, и Витя точно ничего не отменит. Потому что Викуське нужна одежда, на занятия надо ходить регулярно, и вообще — мы же договаривались. Сейчас он войдет на кухню, чтобы не глядя щелкнуть кнопкой кофеварки. И кнопка окажется точно на месте.

Однако он появился в дверях и замер. Я подняла голову, чтобы пожелать ему доброго утра, но не успела ничего сказать, потому что увидела, какие черные мешки у него под глазами.

Я, наверное, плохая жена. Потому что обрадовалась, когда муж сообщил, что сейчас надолго уедет. Куда и зачем, не сказал. Просто он, видите ли, посчитал нужным предупредить.

Обрадовалась. Хотя и не подала виду.

— А после завершения всех экспериментов мне должны были вернуть прежние установки. Еще раз коннектор войдет в разъемчик на затылке, я снова потеряю сознание, а потом проснусь уже собой. Со всеми привычками, вкусами и предпочтениями. Но я отказалась.

— Почему? — спросил я.

— Я подумала… снова стать той, кто на это согласился? Нет.

Она сжала губы и стала теребить безымянный палец. Мне показалось, что она еще чуть-чуть похудела с нашей последней встречи. По крайней мере, пальчики у нее были очень худые и удивительно длинные.

— Так… что же теперь ты будешь делать?

— Не знаю. Моей последней установкой была покупка водолазки. Вот… с тех пор я ничего не хочу, ничем не интересуюсь, кроме того, что было в том сити-молле. Даже не знаю, стоит ли он еще на том месте. Может, и стоит. Я часто представляю его себе. Как он заполняется паутиной и пылью… Но чаще думаю о белых водолазках. Вы знаете, кое-где их называют «бадлонами». А по-английски водолазка будет «turtleneck». Что означает «черепашья шея»… Что буду делать? Пойду учиться на специалиста по водолазкам. Выйду замуж за водолаза.