Дмитрий Федотов - Маяки [Сборник]

Похоже, Артем Жданов знал о ее жизни больше, чем она сама. И все же… Эйприл сморщила носик.

— Ерунда какая-то. — Она улыбнулась. — Рассказываешь мне сказки. Если бы все это было правдой, я бы об этом знала.

— Да? — Артем хитро прищурился. — Тогда скажите: вы ездите на ховермобилях? А как машины устроены?

Эйприл дернула плечом:

— А зачем мне это? Я просто катаюсь по делам, получаю удовольствие от быстрой езды.

— Ага! Вот и знать про наниты вам незачем. У вас много пустых дел: шопинг, фитнес, массаж и прочее. Ты так занята, что даже не понимаешь… — Артем запнулся, покраснел, — не знаете и не хотите знать, как устроен град на самом деле, что он с вами делает. Митридат-град воздействует на ваш центр удовольствия, и вы, как крысы Джеймса Олдса, требуете все больше и больше…

— Ну хватит! — гневно крикнула Эйприл. — Я независимый человек, гражданин града-государства! Я не потерплю оскорблений!

— Засудите меня, тетенька? — спокойно спросил Артем, взглянув на нее сквозь пламя костра.

Прима хотела еще что-то сказать, но не нашлась. Фыркнула, укрылась покрывалом с головой. Артем невозмутимо ворочал угли в костре.

Под покрывалом прима быстро взмокла — ночь тепла да и открытый настоящий огонь на расстоянии вытянутой руки. Эйприл скинула покрывало с плеч, стала смотреть на взлетающие искры, взглянула на небо — сотни ярких огней уставились на нее. Звездное небо! Страшно под пристальным взглядом звезд. Чувствуешь себя мелкой мошкой, которую могут наказать за неправильное поведение. Хорошо, что этого ужаса не видно в Митридате. Там постоянный полдень, равномерный солнечный свет. Пару часов назад прима видела в реальном времени то, что маленький пограничник назвал «закатом», и едва пережила это событие: показалось, солнце уйдет навечно, канет за кроны деревьев навсегда. Жуткий стресс, а тут еще какие-то крысы!

Прима взглянула на противного мальчишку и вдруг почувствовала жалость к нему: как должно быть страшно каждую ночь Артему Жданову! Один под черным небом, под пристальным взглядом злых огней.

Эйприл ощутила острую необходимость помочь ему. Она поняла, что так сразу уговорить дикаря уйти с ней в Митридат-град не получится, однако и оставлять его здесь не хотела.

— Звезды меня пугают, — призналась Эйприл, начиная разговор издалека.

Артем бросил на нее удивленный взгляд.

— Они такие злые. — Прима поежилась. — Так смотрят… Бр-р-р!

— Что же тут страшного? — Мальчишка пожал плечами, взглянул на темное небо. — Красиво. Ночное небо — окно в бесконечность, во Вселенную.

Он вздохнул, задумчиво тронул тлеющую палку:

— Когда кончится моя практика здесь, попрошусь на орбитальную станцию. Если повезет, если пройду отбор, то возьмут в экспедицию.

Эйприл не понимала, о чем идет речь. Кажется, этот ребенок собирался добровольно уйти во тьму, ближе к жутким звездам, и говорил об этом как о мечте. Ужас!

Артем заметил ее удивленный взгляд, смутился.

— Но ведь там очень опасно, — заметила прима.

— Подумаешь! Я сделал свой выбор. — Он оживился, указал пальцем на приму. — Митридат-град сделал свой выбор, ведь так? Живет, совершенствует проги, которые решают все за людей. А мы строим надежные машины со своими прогами, изучаем пространство и время, а не создаем инсталляции, в которых потом путешествуем.

«Не поспоришь», — поняла прима. Выбор человека нельзя изменять.

Артем вдруг взмахнул рукой, и зазвучала знакомая для Эйприл композиция:

Эйприл замерла. Она не ожидала, что в Подмостках слушают ее композиции. Пусть запись наверняка пиратская, но… Эйприл почувствовала, что улыбается. Правда, «Звезды в окне» — ее старая работа, текст к ней написал сам Долинин, и поклонники в Митридат-граде, услышав ее, были ошеломлены.

Приме стало приятно.

— О! Ты знаешь мою композицию? — Она улыбнулась. — А последний хит слыхал? «Танцуйжетанцуй»?

Артем вновь смутился.

— Нет, — честно ответил он. — Мне нравятся ваши ранние песни.

— Почему? Мне пишет мой законодатель Долинин. Вот послушай! — Она постаралась напеть новую композицию: — Ты вынял из меня душу! Танцуйжетанцуй!

Мальчишка слушал, глядя на пламя костра. Танцевать не хотелось.

Прима умолкла.

— Ну, во-первых, не «вынял», а «вынул», — тихо заметил Артем, пряча улыбку, но довольная собой прима не обратила на это внимание — голос ее почти не подвел.

— Словообразование — одна из черт гениального автора, — отмахнулась она.

— А во-вторых, Долинин ваш не пишет, а ворует.

Артем не хотел вновь затевать спор с эльфом, но и врать не собирался.

— Ты снова начинаешь? — Прима разозлилась. — Почему ты постоянно со мной споришь?

— Я не спорю. Я говорю правду.

— Хорошо. — Она старалась держать себя в руках. — И кто, по-твоему, написал эти композиции?

Артем посмотрел на нее и ответил:

— «Звезды в окне» — стихотворение Самуила Маршака, а музыка… наверное, Долинина.

Эйприл вскочила, в отчаянье сжала кулачки. Она еще хотела ему помочь! Противный, несносный мальчишка!

— Зачем?! Зачем ты мне противоречишь?! Ты постоянно врешь! — кричала прима, и горячие слезы текли по ее щекам.

Эйприл вытерла их ладонью, обошла костер и показала Артему мокрые пальцы.

— Вот! Видишь? Это дорогостоящая прога «слезы»! Она работает! Ты говоришь, что проги тут не работают, а она — действует! Понял?! Работает! И ты мне врешь!

Артем смотрел на нее снизу вверх и молчал. Эйприл хотела ударить его по рукам, оттолкнуть. Пусть знает! Пусть не думает! Знает что? Не думает о чем?

Приме вновь стало холодно. Она вернулась на место, укрылась покрывалом и отодвинулась подальше от костра.

Артем достал из рюкзака краюху хлеба, нарезал ее ломтями. Потом налил уху в две глубокие миски.

— Уха готова. Вам надо поесть, — сказал он, подходя к приме. — И отдохнуть.

Эйприл откинула покрывало, склонилась над миской, вдохнула аромат. Хлеб оказался особенно вкусным, а уха прекрасно его дополняла. Приме даже показалось, что она никогда в жизни не ела ничего вкусней. Она старалась не спешить, но уха все равно закончилась подозрительно быстро. Эйприл поглядела на казанок у костра — может, там еще осталось немного и Артем…

Мальчик осторожно взял ее пустую миску, налил добавки и сунул в руку примы ломоть хлеба.

— Спасибо, — прошептала Эйприл.

Наевшись, она сидела, бездумно уставившись куда-то в траву, и вдруг заплакала.

Огромный лист на толстом жгуте спустился с фитомеда, подкрался к ней сзади и обнял за плечи. Плачущая прима не сопротивлялась — покорно свернулась калачиком в его объятьях.