Анджела Картер - Страсть новой Евы

София научила меня ходить по-женски в туалет, правильно выполнять пару-тройку естественно необходимых действий, расчесывать и заплетать волосы, подмываться, не забывать про подмышки и все в таком роде. Однако порой она смотрела на меня с тревогой, ведь я оказался косоруким учеником – да, София, над методами программирования еще нужно поработать… чтобы стать настоящей женщиной, мало считать себя Мадонной с картины Рафаэля! А потом непомерная боль, словно удар по почкам, ознаменовала первую менструацию. Я окунула палец в насыщенно-бурую кровь и не в силах была поверить, что это сочится из меня, но остановить ничего не могла, – источник залегал глубоко внутри, как символ моей функции, и волеизъявление тут не работало. Теперь я осознала, что изменение окончательное, и волей-неволей придется влезть в девчачью шкуру; нравится мне или нет, надо каким-то образом научиться в этой шкуре жить.

Тем временем София вела обратный отсчет, от которого бросало в дрожь – четырнадцать дней, тринадцать, двенадцать, одиннадцать, десять… всего десять дней девичества, всего девять дней до запланированного оплодотворения, а теперь всего восемь. Я не представляла себе жизни за пределами той даты, что установили для зачатия. Материнство страшило меня, как и любую женщину по рождению. Что делать, я не знала, однако, в конце концов, отчаяние придало храбрости. Последний день. Завтра, рано утром, мне придется спуститься вниз в операционную, в белой простыне… уже завтра!

София проследила за тем, чтобы я вовремя легла спать; мне по-прежнему требовался укол снотворного, но в процедурную меня не отпустили, побоялись, что со страха пойду на попятную. Конечно, мне все еще не доверяли, однако и мысли не допускали, что я по дурости сбегу в пустыню без еды и воды на крохотном пескокате, у которого заряда батареи лишь на сорок миль… Я сказала Софии, что иду в уборную. И бросилась вниз по мышиному лазу, потом вверх по гладкому наклонному коридору, мимо изолированных опочивален, в которых сонные жрицы готовились отойти ко сну. Пескокаты поджидали на парковке. Мне повезло; кто-то недавно вернулся из дозора и необдуманно оставил машину у двери, ведущей в пустыню… а саму дверь не закрыл!

Я села на водительское место, оперативно сдала назад, встав на дыбы, и рванула вперед, в сгустившийся перед рассветом мрак, навстречу той точке в небе, где, по моему разумению, следовало взойти солнцу. Ни воды, ни проводника, ни компаса, из одежды – лишь уставные шорты и футболка, но в тот момент, сбежав из Города Женщин, я чувствовала себя почти героем, почти Эвлином, как раньше.

Никто за мной не ехал. Да и с чего? На воротах сигнализацию не установили, никто никогда не изъявлял желания покинуть Город Женщин, и никто никогда не приезжал, чтобы что-то там украсть. Шум и переполох поднимутся, когда меня хватится София, а пока, оглядываясь назад, я видела лишь темную тень, которая расползалась от сломанной колонны. София, должно быть, решила, что я все еще плутаю по коридорам, пытаясь добраться до комнаты, или кто-то сестер захотел со мной поболтать, что часто бывало, учитывая их покровительственное радушие. Расстояние между мной и Беулой росло; я мчалась вперед, ветер бил в лицо; у машины отсутствовало ветровое стекло, а я позабыла прихватить одну из этих брутальных черных масок. Позади меня волной, закрыв вид на Беулу, поднялась дюна. Я осталась одна.

Даже час, проведенный в одиночестве, казался подарком судьбы. Час свободы и уединения, краткий миг, когда я могла бы представить, что вновь стала собой, и утешиться этой иллюзией. Краткий миг…

В пустыне не спрятаться и не скрыться. Заметив мое отсутствие, женщины могли бы последовать за мной совершенно не торопясь, следы пескоката привели бы их прямо к улепетывающей Мадонне; ее нужно просто поднять с песка и доставить обратно, чтобы провести чуть более глобальное хирургическое вмешательство, которое на этот раз не оставит незатронутым мозг. Надеяться на отмену приговора было, конечно, глупо; только на отсрочку наказания. Но и этого оказалось достаточно. Вероятно, в душе, заносчивой и пока неизмененной, у меня теплилась крайне нерациональная вера, что нужно лишь приложить усилие, и я улизну от них насовсем.

Я ничего не знаю. Я – tabula erasa, чистый лист, невылупившийся из яйца цыпленок. Я еще не стала женщиной, хотя обладаю женскими формами. Не женщина, нет; одновременно и больше, и меньше, чем настоящая женщина. Теперь я – мифическое и невероятное существо, совсем как Матерь, думать об этом выше моих сил. Эва умышленно пребывает в состоянии неведения, за которым последует первородный грех.

Крутилась единственная мысль: я угодила в самую нелепую переделку!

Что делать, если я от них сбегу? Когда я от них сбегу? В какой лечебнице мира исправят ошибку, которую совершила Матерь? Положение безнадежно: денег нет, кредитки или дорожных чеков нет, паспорта нет, одежда только та, что на мне. Все мои жизненно важные атрибуты беспечно швырнули в корзину для мусора. Зато мне осталось то, в чем я абсолютно не нуждался: навороченный женский организм, изумительный до мельчайших деталей и привлекательный донельзя, сконструированный вокруг зарождающегося начала другого человека, уже не Эвлина. И этот новичок, кто сидел во мне, не имел ни малейшего понятия, как пользоваться техсредствами своей новой внешности. Разве могла я вернуться к обещанному мне Матерью финалу? Конечно, нет!

Но я понятия не имела, что предназначенного финала не миновать; и как быстро я ни мчалась бы, я лишь стремилась ему навстречу.

Луна скользила за покатый горизонт. Фары высверливали во тьме два туннеля; вскоре они привели меня на край коварной свалки из отбитой скальной породы, в то место, где проступала бескомпромиссность, лежащая в основе пустыни. Внезапно, с изможденным всхлипом, заглох двигатель – иссякла энергия. Пескокат уныло прополз еще чуть-чуть, снижая темп, пока не остановился окончательно. Что дальше? Нельзя попадаться им в руки, надо хоть на миг отсрочить этот ужас… Спрячусь среди скал. Песок под босыми ногами был холодным как снег, но я решила найти пещерку и, скорчившись там, продлить сколько возможно мою условную невинность, а с ней и ту номинальную мужскую сущность, которая все еще имела для меня огромное значение.

Я перемахнула через камни, и тут на меня с громким лаем бросилась огромная черная собака. Повалила наземь и уже слюнявила шею. Этот пес, наверное, Цербер; хочет утащить меня в Царство Мертвых. Господи помоги, теперь я точно пропала!

Раздался резкий визгливый крик. Меня оперативно подняли, связали. Где-то над ухом высокие женские голоса тараторили вразнобой. Впрочем, говорили на языке мне непонятном. Я кусала нападающих за руки, за пальцы… Меня отхлестали по лицу и перетащили через скалы к вертолету, который сел в ближайшем овраге. В прыгающем свете ручного фонаря удалось разглядеть только это: вертолет с распахнутыми дверями. Меня кулем затолкнули на груду подушек с едким запахом и шкуры животных, девушки залезли за мной следом, а гордая собака запрыгнула на переднее сиденье рядом с пилотом.