Алексей Рудаков - Дальние Тропы

— За нас не боись, майор, — усмехнулся Гайдов не принимая его вежливого обращения: — И не в таких переделках бывали. Прорвёмся!

— Да я не про вас, — ляпнул, не подумав Карась, слишком поздно понимая, как, для запертых в торпедах людей, прозвучат его слова: — Вы корабль поберегите. А то развоюетесь там — а ему, ей то есть, больно будет. В вас-то я не сомневаюсь. Отбой связи, — поспешил он прервать контакт, пока из его рта не вылетело что-то ещё, так же не соответствующее данному моменту.

Досадливо прикусив губу, он вернул голову на подголовник — махина Квадриремы быстро приближалась и сейчас следовало сосредоточиться на управлении Ренегатом.

— А скажи, — направляя корабль снизу к цели, задал он тетрарху, неожиданно возникший в голове вопрос: — Получается, что Страж тоже того? Для Древних энергию собирает?

— Ха! Допёр! Смотри-ка, умнеешь прямо на глазах, — хохотнул тот, но уловив недовольство в сознании Карася, поспешил изменить тон: — Всё верно, Хозяин. Неужели ты думал, что Древние вот просто так стражей наделали? Из-за своей любви к молодым расам? Пффф… Умоляю тебя! Висящий на орбите монстр — что как не лучшее проявление их сил? Каждый раз глядя в небо вы будете поминать их, а значит — дарить им энергию. Страж, по сути своей, ретранслятор. Собрал — отправил. Он и сейчас — в бою, энергию собирает. Все проклятья, мольбы, всё им поглощается. Отбросит Имперцев — вы ему благодарны будете. А это…

— А это — ещё энергия. — Кивнул майор: — Узнать бы — куда он её переправляет…

— Вот тут я тебе не помощник. Знал бы — сказал, игры ушедших давно всем нашим, я про души машин говорю, поперёк горла — если по-вашему говорить. Знаешь, — в голосе Ренегата прозвучала неподдельная боль: — Им еда, а нам — смерть. Древним войны подавай — от них они кормятся. Не хочу! Не хочу я дохнуть ради их сытости! И никто из наших — не хочет. Сможешь прекратить войны — за тобой все корабли пойдут. И не только корабли — все крупные машины, обладающие духом, будут тебе служить.

— Я?! Прекратить войны? Ты о чём? Кто я такой, чтобы совершить подобное?

— В тебе есть Дар. Остальное зависит только от тебя. В тебе есть что-то, что пока спит. Разбуди — и эта галактика станет твоей. Я сказал — ты услышал. — Немного помолчав, тетрарх продолжил своим обычным тоном, в котором не осталось и следа от только что бывшего воодушевления: — Дистанция три километра. Приготовить торпедные аппараты к стрельбе, хозяин?

— Давай! — Потянувшись мыслью к Квадриреме, сейчас, при наличии своего двойника там, установить контакт с её Духом было проще простого, он мысленно попросил у неё прощения.

— «Ты потерпи немного… Потерпи и прости, что я причиню тебе боль, так надо. Прости.»

Ответная волна эмоций — понимание в ней было оттенено лёгкими нотками страха, пришло практически сразу, а ещё через миг, громада Квадриремы начала поворачиваться вдоль продольной оси, подставляя под удар торпед своё брюхо с уже ясно различимыми створками грузовых люков.

Гайдов, в отличие от бывших с ним в торпеде Чума, Доси и ещё двух спецназовцев, относился к вынужденному ожиданию спокойно. Ему не раз приходилось коротать время в трубах торпедных аппаратов, ожидая, когда подлодка выйдет в нужный район. Вот и сейчас — покачиваясь на резиновых жгутах-амортизаторах, в заполненной маслом боеголовке, он расслабленно дремал, перебирая в памяти детали предстоящей операции.

Почувствовав, как его тело начало наливаться тяжестью, капдва, мигом сбросил окутывавшую его сонную хмарь.

— Внимание десанту, приготовиться к толчку! — Его рация, настроенная на единую для всех участников волну, послушно донесла слова Гайдова до всех участников операции: — Корабль начал разгон. Висим тихо и не трепыхаемся! Сейчас нами выстрелят.

— Молиться можно? — Чум, висевший, или, наверное, более правильно сказать, плававший под ним, не удержался от ехидного вопроса: — Вот только кому, товарищ капитан второго ранга? Моя решить не может — нашим или ихним?

— Молись египетским, эти парни тыщ пять лет у власти были, — подал голос кто-то из бойцов, в окружавшей их темноте разобрать, кто именно решил блеснуть эрудицией, возможности не было решительно никакой.

— Да я сейчас хоть чёрту молиться буду, — Дося, не любившая и темноту, и тесные помещения, пребывала на границе стресса, что было хорошо заметно по её напряжённому голосу.

— Всем спокойно! Сейчас… — Гайдов, хотевший было сказать, что сразу после старта включится освещение, так было задумано психологами, осуществить задуманное не смог.

Тонкий свист выходящего из пусковых труб воздуха — Ренегат, готовясь к своему единственному залпу, открывал крышки аппаратов и последовавший за ним жестокий толчок механических выбрасывателей, выбил всякое желание не то чтобы говорить — не было даже сил пошевелиться.

Мысленно благодаря инженеров, готовивших этот полёт, он с трудом выдрал зубы из почти прокушенной капы — идея снабдить ими весь десант принадлежала одному из разработчиков и уже хотел было расслабиться — давившая на тело перегрузка начала медленно спадать, как ожившие двигатели заставили его поменять ход своих мыслей на диаметрально противоположный.

Торпеды, выплёвывая из своих кормовых обрубков длинные языки форсажного пламени, неслись к цели, не задумываясь о заключённых в их чревах таких хрупких человеческих телах. Тем же, спеленатым пластиком, и колыхавшимся в масле на растянутых жгутах, оставалось только молиться, уповая на высшие силы, в чьей безраздельной власти они пребывали.

К счастью для людей, пытка перегрузками продолжалась не долго. Отработав не более десятка секунд, двигатели торпед взорвались, ослепляя радары цели сплошным шаром помех, под прикрытием которых, боевые части, получившие прощальный пинок, ещё быстрее понеслись в сторону тонких створок трюмных ворот.

Удар об облегчённую, но всё же довольно прочную сталь ворот, погасил сознание самых стойких — как Гайдов не оказался в их числе он, плохо переносивший перегрузки, и сам не понимал. В его голове, практически с самого начала выстрела, пульсировала одна мысль, перекрывая собой все остальные.

— Держаться! Всем сохранять спокойствие! Всё по плану! Держаться, — безостановочно шептал он в проволочку микрофона, торчавшую из изогнутой левой пластины его шлема, защищавшей подбородок и щеку. Ему казалось, что он кричит, но на деле от Гайдова, сжатого, как и все, перегрузками, в эфир шёл только шёпот, да и тот слушать было некому.

Удар!

Долгий визг раздираемой боеголовками стали люков… и тишина.

Нет ни тряски, размалывающей внутренности в пыль, ни грохота движков, наполнявших истерзанное тело ноюще зудящей болью.