Кэтти Уильямс - Скажи машине «спокойной ночи» [litres]

Я прищуриваюсь.

– А мне кажется, ты на него злишься.

Она молчит, а затем говорит:

– Твой отец больше не в силах меня разозлить. Люди говорят, что «во всем виноват» брак. Ну, а как по мне, «во всем виноват» развод, и злость можно оставить в прошлом.

– Оставить злость в прошлом, – повторяю я.

Она улыбается.

– Вторники тако.

– Аллитерация делает его вкуснее.

После того как она уезжает на работу, я проверяю сервер СУД в коридоре. Просмотрев журнал, я вижу, что папа вышел из квартиры этим утром, всего за час до того, как я проснулся.

Все утро я брожу по квартире, в которой прожил большую часть своей жизни. Хожу по кругу из комнаты в комнату, угадывая содержимое шкафов и ящиков перед тем, как открыть их, чтобы убедиться, что я прав.

С тех пор как я в последний раз был дома, мама собрала несколько новых моделей. Я выставляю их на журнальный столик: какая-то птица, что-то похожее на ласку, какой-то анемон. Последнюю модель я узнаю – это жук-точильщик. Его звук у меня на рингтоне.

Я еще не говорил маме, что выбрал основной специальностью экологию. Я не рассказывал ей о нас с Зи. Конечно, Зи говорит, что я цыпленок (он регулярно посылает мне эмодзи цыплят), но дело не в том, будто я боюсь, по крайней мере, не ее реакции. Я не шутил, когда сказал Зи, что он очень нравится моей маме. Это трудно объяснить. Есть я, который учится в колледже с Зи, и есть другой я, который сейчас находится в этой квартире. Снова.

Я делаю снимок жука-точильщика и отправляю его Сафф. Ответ приходит почти сразу.

На ее фото изображена побеленная кирпичная стена с граффити, которое на первый взгляд смахивает на сердце, но больше оно похоже на банку с приоткрытой крышкой.

На этот раз я узнаю, где это.

Граффити псевдосердца сделано на стене углового магазина в конце квартала, где мы с мамой покупаем то, что она называет «нашими маленькими забывашками». Под этой фразой она имеет в виду необходимые вещи, которые заканчиваются внезапно, – лампочки, батарейки, мыло. В этом же магазине мы с Сафф покупали ей что-нибудь перекусить, и иногда Сафф останавливалась и трогала псевдосердце пальцем.

Она что, сейчас там? Я подхожу к окну, но, даже прижавшись лицом к стеклу, я не вижу отсюда угловой магазин.

Я быстро обуваюсь.

Никакой Сафф возле углового магазина нет. Там вообще никого нет. Я проецирую фотографию Сафф на стену. Изображения совпадают. Мое сердце дрожит, как стрекочущий жук-точильщик. Кассир смотрит на меня из-за стойки. Он новенький. Я его не знаю, а он не знает меня. Довольно очевидно, что ему не нравится, что я долго стою возле магазина.

Я делаю свою фотографию псевдосердца, пытаясь запечатлеть его в таком же ракурсе, как и у Сафф. И отправляю снимок ей. Как только я говорю себе, что она не ответит, экран в руке начинает стрекотать.

«Ты там».

Я смотрю на сообщение и жду, когда слова соединятся с еще одним фото.

Дрожащими пальцами набираю: «Где ты»?

– Эй, – кричит кассир из магазина. – Эй, ты!

«Не там», – приходит ответ.

– Что ты делаешь? – кричит кассир.

– Ничего. Просто фотографирую. – Я поднимаю экран, как бы показывая ему.

Он выходит из-за стойки.

– Здесь нельзя фотографировать!

Я киваю: «Ладно, ладно», отхожу назад, подняв руки, и направляюсь в сторону дома. Но, добравшись до нашего здания, я прохожу мимо. Не знаю. Прямо сейчас я не могу находиться в квартире с мамиными искусственными животными, плывущими по стенам моей спальни водорослями, напольными весами с многолетними пятнами мыла. В двух кварталах есть автобусная остановка. Я сажусь на 28-й, который идет к дому папы. Я был там только один раз с тех пор, как он переехал, но дорогу помню.

Сидя в автобусе, я делаю снимки: поцарапанное окно, приглаженный затылок водителя, серая жевательная резинка в форме мозга, приклеенная к сиденью. Я отправляю их на неизвестный номер один за другим. Пять, десять, двадцать – так много снимков, что они могли бы стать кадрами из фильма. Так много, что с их помощью можно отследить мой путь.

Квартира папы находится на третьем этаже, но я поднимаюсь на лифте до пятого, на самую крышу. Я делаю снимок светящейся кнопки с цифрой пять. И отправляю.

Крыша представляет собой цементное плато с промышленными вентиляторами и каменной оградой высотой по пояс. Садовые ящики засажены кактусами – чья-то шутка, а может, простейший способ соблюдения закона о «зеленых крышах». Я выбираю особенно злобный кактус и крупным планом фотографирую его иголки. Затем сажусь на краю крыши, не на сам край, а у основания ограды, чтобы прислониться к ней спиной.

Я пытаюсь думать о Сафф. Я вызываю воспоминания о ней в виде фотоснимков – один, другой, третий. Было время, когда она была очень важна для меня, а теперь она ушла. Возможно, из-за того, что мы знали друг друга слишком давно. Я все-таки не стал отправлять фото иголок кактуса. Я больше не чувствую себя колючим. И грустным тоже. Я скорее чувствую пустоту, как будто стою на сильном ветру, который продувает меня насквозь.

Телефон начинает стрекотать. Бедная Сафф. Должно быть, я отправил ей больше сотни фотографий. Она, наверное, думает, что я сошел с ума. Я заставляю себя взглянуть на сообщение.

«Мне жаль, что я не попрощалась».

Я моргаю.

Это неправда. Сафф попрощалась. Мы оба сделали это еще в январе.

«Мне нужно было уйти».

«Я знаю – ты сможешь это понять».

Экран мерцает, и это означает, что сейчас придет еще одно сообщение. Я смотрю на него и жду.

«Я не хотела, чтобы ты думал, что я тебя забыла».

«Или что мне все равно».

И внезапно я все понимаю.

Вэл? Я едва не произношу ее имя в экран, но вовремя останавливаюсь. Я не хочу, чтобы она знала, что я принял ее за кого-то другого.

«Все в порядке, – пишу я. – У меня все хорошо. Спасибо за фотографии».

«Пожалуйста».

«Пока», – пишу я.

«Пока».

Через какое-то время я встаю и начинаю фотографировать город – другие крыши, высотки, участки ухоженных садов и (так как сегодня, на удивление, нет тумана) горизонт.

– Ретт?

Я поворачиваюсь и вижу, что у входа на крышу стоит папа.

– СУД сообщила, что ты был в вестибюле. Я не мог понять, куда ты пошел.

– О, я и не думал, что ты дома. И поднялся сюда.

– И я нашел тебя! – указывает пальцем папа. Он больше в восторге от верной догадки, чем в беспокойстве из-за моей таинственности. – Хочешь спуститься вниз? Повисим немного? – Теперь он указывает пальцем вниз.

Я пытаюсь представить, что они с мамой снова вместе. Я хотел этого, когда был ребенком. Очень хотел. На самом деле даже сейчас, когда кто-то говорит о сокровенном желании, я думаю об этом: мне тринадцать, и я нахожусь в спальне квартиры, куда мы с мамой только что переехали. Я стою в комнате, которую мог бы считать почти такой же, как моя старая спальня. Но даже в темноте я каким-то образом чувствую, что кровать стоит у другой стены, что мебель находится не там, где она должна быть. И я хочу, очень хочу, чтобы все было как раньше…