Бронислава Бродская - Пробирка номер восемь [СИ]

— Мам, ты хочешь себя убить? Так?

— Так, Саша. Человеческая жизнь должна заканчиваться обычно. Я — ошибка природы. Но ее можно исправить. Ты сидишь сейчас рядом с молодой женщиной, но видишь ли ты во мне свою мать? Да ты выглядишь старше меня. Не обижайся. Так неправильно. Я по-привычке сказала официанту, что жду сына. Теперь он смотрит на нас, и уверен, что я солгала.

— Мам … дай мне подумать. Давай закажем еду. Успокойся. Какая нам с тобой разница, что думает официант?

Саша сделал знак официанту и у них приняли заказ. Аня прикинула, что в этом дорогом ресторане по счету придется заплатить гораздо больше ста долларов. Интересно, Саша заплатит, или нужно будет предложить ему половину. Впрочем, Аня могла бы поспорить, что он заплатит. Конечно ее Саша был полноценным американцем, но московская закалка «старого света» не могла испариться из него полностью, вряд ли он серьезно воспринимал феминизм. Когда принесли еду, и налили им по бокалу вина, Саша заговорил:

— Мама, послушай меня. Я знал твою ситуацию. Мы с папой об этом говорили и с девочками. Но одно дело … говорить, а другое — увидеть … Это разные вещи. Я вижу тебя и … вот что я тебе скажу. Такое, как с тобой, случается, я уверен, один раз из миллиарда … Тебе и всем нам повезло …

— Саша, ты слышишь себя? О каком «повезло» речь? Я бы нормально старилась, и потом бы умерла … А так …

— А что такое «нормально»? Зачем тебе пошлость похорон? Их не будет … и отлично. Да дело даже не в этом, а в том, что прекрасно идти неизведанным путем: разве не прекрасно, что все умрут, а ты — нет? Мам, пойми, ты не умрешь. Мы никогда не увидим твое мертвое тело. Наоборот, мы будет знать, что ты где-то есть. И потом …

— Что потом?

— Я имею в виду, что будет жить еще одна Анна Рейфман, и неважно, как ее назовут. У тебя будет второй шанс. Что тут плохого?

— А вы все? А папа?

— А что папа? Счастливый мужик! Он второй раз видит свою женщину молодой и прекрасной. Ты лучше подумай о том, как нам всем повезло. Я не могу ручаться за Лиду и Катю, я могу тебе только свои ощущения объяснить. Понимаешь, я сейчас увидел свою мать не матерью, а женщиной, а поверь: я тобой горжусь! Я и представить себе не мог, что ты была такая. Да, видел фото, даже помню тебя своей молодой мамой, но … сейчас, не знаю, понимаешь ли ты меня. Нам дано заглянуть в прошлое. Никто не может, а мы можем …

— Я слышу тебя, Саша. Спасибо. Ты меня очень поддержал, я не ожидала. Мне не приходило в голову так об этом думать. Но … что со мной будет? Это так страшно. Моя семья ни с того ни с сего должна будет возиться с ребенком. И выхода не будет.

— Не бойся. Кроме того, может все так и останется. А потом … время еще есть. Даже к этому можно морально подготовиться. Это ведь не какой-то ребенок, это наша возможность увидеть, какая ты была маленькая и может даже что-то про тебя понять. Почему это плохо?

— Вот как ты это видишь … ладно, посмотрим. Просто у меня нет мужества жить дальше, а потом умереть таким образом …

— Вот мам, в этом-то и дело: ты не умрешь, ты просто исчезнешь, а это разные вещи. Разве не здорово исчезнуть, а не умереть? Чтобы не было трупа, похорон …

— Здорово. Я подумаю над тем, что ты мне сказал.

— Мама, давай получим удовольствие друг от друга, у нас впереди целых два дня. Я проведу два дня в обществе обалденной женщины, мы с тобой будем гулять, на меня все будут смотреть и завидовать. Ты — одна такая. Пойми, не надо смотреть на это, как на несчастье, наоборот, нам — повезло!

Саша повторял свое «повезло», как мантру, и говоря все это, сам верил своим словам. Неужели эта женщина его мать? Она отличается от всех женщин, которых он тут знал. В чем отличие? Оно есть, но Саше не удавалось его сформулировать: то ли спокойная уверенность в себе, то ли европейский стиль, немного ретро, такой здесь редкий и трудно замечаемый мужчинами. Саша, как и любой мужчина, не замечая деталей, видел целое: свободный костюм с кружевами и прошвами, в меру открытый ворот, в меру длинная юбка, изящный макияж, когда непонятно — все накрашено или ничего. А какой цвет? Бабушка называла это — палевые тона. Смесь светло-бежевого, чуть розоватого, желтоватого. Приглушенная стильная гамма, как будто достали из бабушкиного сундука старые ночные рубашки, пожелтевшие, пахнущие лавандой, невесомые и представимые только на шикарных женщинах прошлого. Какие босоножки: закрытые на пятке, без каблука, с длинными ремешками, облегающими ноги, как у греческих сандалий. И такой маленький размер. На голове была бы уместна маленькая шляпа, но она не надела шляпу, безошибочно зная, что шляпа все-таки здесь была лишней. Вкус и чувство меры, вот что Сашу завораживало в этой женщине, которую ему было сейчас невозможно видеть своей матерью. Умом он понимал, что это — она, но … с другой стороны, нет, так воспринимать ее было уже трудно.

Они погуляли по Джорджтауну и он проводил Аню до электрички. Два дня пролетели как романтическое путешествие. Они фотографировались, сидели в кафе, ездили на водопады, даже успели сходить в субботу вечером на концерт в Центр Джона Кеннеди. Вечером в воскресенье Саша улетел. Они попрощались просто, без слез, оба усталые и уже в мыслях о предстоящей неделе. Аня должна была явиться в Лаборатории к 9-ти утра.

Мысли о самоубийстве не оставили ее полностью, но после Сашиных слов она стала сомневаться в своем решении. Он был первым, который с ней поговорил о случившемся в таком ключе. Девочки и Феликс предпочитали молчать. Аня знала, что они просто не знают, что ей говорить, надеются на чудо. А еще она знала, что по-сути Сашка, как всегда хорошо устроился, он был большой теоретик … а вот ее семья в Портленде … они не могли позволить себе быть теоретиками. С ними двухдневное «романтическое путешествие» невозможно, с ними ей надо было жить, сколько ей там еще осталось.

С утра Аня явилась в Лаборатории в кабинет к доктору Колману, который встретил ее как старую знакомую. Свидание их продолжалось всего несколько минут, так как доктор Колман сказал, что он будет с ней каждый день обсуждать результаты исследований, но пока их нет, обсуждать нечего. Сегодня она должна пройти много тестов и завтра с утра он их ей представит и объяснит. Аню водили из кабинета в кабинет, брали кровь, заставляли сдавать анализ мочи, делали рентген, УЗИ, электрокардиограмму. Лаборанты и техники были молчаливы и эффективны, хотя особой любезностью, к которой она привыкала в поликлинике, сотрудники не утруждались. Тут было оборудование, в поликлинике ненужное и непредставимое: центрифуги, какие-то барокамеры, капсулы, тренажеры с проводами. Аня когда-то видела подобное в документальном фильме о подготовке космонавтов. Она устала, и процедуры уже совершенно не казались ей любопытными. Да это еще было что! Вот завтра ей следовало начинать прохождение всех без исключения специалистов, которые будут заказывать анализы по своему профилю. На следующее утро Аня снова увиделась с Колманом и у них состоялся примечательный разговор: