Бронислава Бродская - Команда доктора Уолтера [СИ]

— А когда тебе звонить? Ты вечно на работе или трубку берет твоя молодка.

— Перестань говорить об Алисии в таком тоне.

— Тебе тон мой не нравится? И звонок мой не к месту?

— Хватит, Джош. Просто скажи, что тебе надо?

— Мне-то ничего не надо, это, скорее, тебе надо.

— Что ты тянешь кота за хвост. Что за привычка! Что ты от меня хочешь? Я на работу опаздываю. Если разговор длинный, то давай его отложим на вечер.

Стив чувствовал, что начинает заводиться. Его старшему сыну Джошуа было 69 лет, он был уже на пенсии, оставив пост менеджера среднего звена в фирме по производству пылесосов три года назад. Убежденный натурал, видный член церковной общины, отец троих детей, дед шестерых внуков, Джош давным-давно дистанцировался и от отца и от младшего брата, которые с его точки зрения жили не так, как подобает доброму христианину. И в кого он у него такой правильный уродился? Скучный, унылый, пресный в разговоре, невероятно привязанный к своей рутине, зануда… и это его сын Джошуа. Стив всегда пытался найти в сыне какие-нибудь приятные черты: стабильный, твердый в убеждениях, хороший семьянин и… как бы Стиву ни хотелось считать Джошуа профессионалом, не получалось. Как он когда-то настаивал, чтобы сын пошел учиться на биолога или врача. Не пошел. Стиву казалось, что назло ему, но с годами он понял, что дело совершенно не в этом: Джошуа просто не имел достаточно способностей и целеустремленности, чтобы делать научную карьеру. Какой-то дурацкий диплом МВА… что-то про управление бизнесом. И вот его сын производит пылесосы. Или он их даже не производил, а продавал? Стив вздохнул.

— Ну ты вытелишь наконец в чем проблема? — получилось гораздо грубее, чем Стиву хотелось бы.

— Я просто звоню тебе напомнить, что в пятницу годовщина маминой смерти. Уверен, что ты забыл… забыл и про маму и про меня и про Ника. У тебя теперь другая жизнь, а мы остались в неинтересном прошлом. Мамы уже почти сорок лет нет, а ты все живешь и здравствуешь… У тебя все, видать, впереди, не то, что у нас простых людей… Бедная мама…

Стив завелся с пол-оборота. Опять эта старая песня. Не может он ему, дрянь такая, простить того, что он стал геронтом. Мать умерла относительно молодой, а он живет и живет. Получается, что он эгоист, а мама… «бедная». Как же это несправедливо.

— Это почему это твоя мама «бедная»? Я ее любил, у нее был полный дом, двое детей. Я ей предлагал стать такой же как я, но она отказалась, в этом нет моей вины. Нет моей вины и в том, что она умерла. Что ты хочешь от меня? Хочешь с утра пораньше обсудить мою с матерью жизнь и наши решения? Ты этого хочешь?

— Ты потом быстро женился… а мы с Ником…

— Я не собираюсь обсуждать с тобой подробности своей личной жизни. Это не твое дело. Ты понял?

— Понял, понял. Я в пятницу поеду с семьей на кладбище, зайдем в церковь, можешь к нам присоединиться.

Стив молчал. Мэри умерла почти сорок лет назад. Он редко о ней вспоминал, но вспоминал всегда хорошо. И однако ходить всей компанией с детьми и внуками на кладбище — Стив считал это дурацким спектаклем, в котором он, не силах отказать Джошуа, иногда участвовал, но в эту пятницу об этом и речи не могло быть. Операция закончится только к вечеру. До кладбища ли ему будет? Эту пятницу они ждали много месяцев. Он — руководитель проекта и вдруг уйдет от своей команды в самый решающий момент! Нет уж…

— Джош, я в эту пятницу не могу.

— Что? Это годовщина маминой смерти. Я уверен, ты забыл. Скажи правду, забыл, забыл? Я знаю, что забыл. Но у тебя же есть я, и я тебе напоминаю. Что может помешать приличному человеку не прийти на могилу своей жены в день ее кончины? Хотя для таких так ты, у которых нет ничего святого, это ерунда. Всегда есть более важные дела. Но хоть имей мужество сказать, что ты вообще забыл…

— Забыл, забыл… ты доволен? Спасибо, что напомнил. Давай туда с тобой в субботу поедем. В пятницу это исключено.

— Это почему?

— Потому что я не могу, у меня на работе важный день. Я директор важнейшего медико-биологического проекта, если ты не забыл…

— В том-то и дело, что для тебя мы всегда были не самым в жизни важным.

— Да, это так. Дальше что? Ты Нику звонил? Езжайте в пятницу, в субботу я один туда съезжу.

— Да никуда ты не поедешь. Ты со своей молодой женой найдешь, как получше время провести. Нику я звонил, он, как и ты, забыл. Он в Доминикане на доске катается. Что ему мамина годовщина. Ладно, черт с вами.

Джошуа картинно повесил трубку, в полной уверенности, что смог испортить отцу настроение. Интересно, он ему позвонил, зная, что отец никуда не пойдет и найдя очередной повод подпитать свое постоянное против него раздражение, или все-таки надеялся, что Стив постоит в толпе молодых родственников у скромного памятника, потом посидит в церкви и может даже придет к ним вечером? Скорее первое. Неприязнь к отцу делала жизнь Джошуа менее скучной. Вражда с братом Ником его развлекала.

Стив вечером все-таки вызвал авторемонтников и теперь машина снова стала рутинным предметом, который вез его на работу. Джошуа добился своего: настроение было совершенно испорчено. Все двадцать минут до работы Стив пролистывал в голове весь первый этап своей жизни, хотя собирался сосредоточиться на работе. И все из-за Джошуа.

Стив родился в семье довольно успешного лондонского адвоката. Их семья имела большой дом в часе езды от центра в Оксшотте. В каком же красивом особняке, окруженном тенистым садом, они тогда жили. У них была конюшня, бассейн, теннисный корт. Стены дома были сложены из, потемневших от времени, красных кирпичей, по которым поднимался густой плющ. Поблизости располагались парки с дорожками для верховой езды и огромное поле для гольфа. В семь лет его отдали в дорогую частную школу, где он жил до 13 лет. Стив помнил, что он не очень расстроился из-за разлуки с родителями, потому что уже лет с трех понимал, что как надо: и папа его и дед учились в этой школе. К дисциплине он приспособился быстро, но уже взрослым понял, что, чтобы в современной Америке не говорили о свободе ребенка и прочих либеральных ценностях, отрицающих принуждение, в той привилегированной школе-пансионе его научили главному — умению работать не покладая рук, не жалея себя, не пытаясь превратить учебу в игру. Потом была еще одна дорогая школа, откуда для таких как он открывалась прямая дорога в Оксфорд. Папа настаивал на юридическом факультете, но тут Стив воспротивился, выбрав биохимию, генетику и молекулярную биотехнологию. Его диссертация на степень магистра была по клеточной регуляции, тогда же и начались первые опыты по молекулярному клонированию.

Женился он на дочери соседей довольно рано, и у них сразу родился Джошуа, а спустя пять лет Ник. В Америку они переехали в начале пятидесятых и докторскую степень Стив защитил в Гарварде. Он погрузился в работу, и перемены в жизни его почти не коснулись. Бостон показался ему хуже Лондона, но тенистый кампус, оборудование лабораторий, профессора из Европы — все было почти такое же, как дома. А вот жена очень тяжело пережила переезд. В Америке ей не нравилось, все раздражало, особенно американский английский в школе, полный отказ жен коллег от шляп, отсутствие светских ритуалов: ни чая с соседками, ни воскресных скачек, ни благотворительных базаров, ни крикета. «Стив, как тут все вульгарно! У людей упрощенные манеры, пошлые шутки… поведение детей непристойно… Стив, давай вернемся домой. Зачем мы сюда приехали? Какими здесь вырастут наши мальчики? Подумай о них». Бедная Мэри. Это жены профессуры Гарварда были вульгарными!? Она сидела в интеллектуальной резервации, не имея ни малейшего представления о том, как живут обычные люди в часе езды от Бостона. Да Мэри собственно и в Лондоне так жила, вернее в Оксшоппе. В Лондон они ездили только в Ковент Гарден на премьеры. Каждый вечер Мэри жаловалась ему на жизнь, но ее мелкие горести казались Стиву несущественными по сравнению с его работой. Он стал заниматься исследованиями рибосомы, работая в группе Ричарда Робертсона. С начала 60-ых биохимические и мутационные процессы рибосомы были примерно ясны, что позволило описать ее функциональные и структурные особенности.