Бронислава Бродская - Аудитор [СИ]

Ира призналась себе, что это было красиво и торжественно: «Шма, Исраэль!», и папа, не глядя на окружающих, закрыл правой рукой глаза. Он не двигался, стоял спокойно, только немного вышел на три шага вперёд, когда молитва началась, и отошёл на эти же три шага, когда она завершилась. Всё закончилось, и папа с Лёней подошли к тихо сидевшей сзади Ирине. Они ещё немного покрутились в толпе во время Кадиша и небольшой трапезы. Ира видела, что раввин что-то говорил отцу, они оживлённо общались с помощью Лёниного перевода. Речь, кажется, шла о происхождении его фамилии, что она происходит от имени «Мелех», что на иврите означает «царь», в Танахе Мелех — правнук Йонатана, сына первого еврейского царя Шауля. Отец говорил, что ему всё это известно. Неужели правда? Да-да, что-то такое он объяснял в связи с Мелеховым из «Тихого Дона». Дескать, первые казаки были из хазар. Да, точно, об этом в семье говорили, но она тогда прослушала.

Ира слышала, как отца приглашали приходить к ним каждую субботу, и отец зачем-то обещал. Он действительно решил туда систематически наведываться? Ничего себе, хорошенькая у неё будет суббота!

В машине, когда они остались одни, Ира спросила, неужели он и правда чувствует то, о чём молится, проникается непонятными словами. Папа сказал, что да, он испытывает «кавану», сосредоточенность сердца, что она его, конечно, не понимает и не стоит им об этом говорить.

— Пап, я не понимаю, ты что, верующий?

— Наверное, да.

— Как это? Я никогда не замечала за тобой никакой религиозности. Что это на тебя нашло? Мне там показалось, что ты прекрасно знаешь, что надо делать.

— Да, я знал. Что тут удивительного? Всё моё детство, до шестнадцати лет, пока я не уехал в Москву, прошло в этой традиции.

— Ты что, до шестнадцати лет ходил в синагогу?

— Нет, мы уже не ходили, нельзя было, но какая разница.

— Даже если так, я была уверена, что ты всё забыл.

— Я тоже думал, что забыл, но, видишь, не забыл. Вспомнилось. Я сам удивился.

— Тебе это сейчас надо? Зачем?

— Ой, не знаю. Не спрашивай меня. Мне там у них было хорошо, я ощущал себя среди своих. Когда-нибудь ещё пойду.

— Что значит — когда-нибудь? В следующую субботу не пойдёшь?

— Не знаю. У меня здесь нет никаких обязательств. Не хочу даже загадывать насчёт следующей субботы.

Лето проходило в домашней суете, занятиях с внуками. Однажды они всем домом переехали к Марине и остались с Наташей. Марина, Олег и Женя уехали на Гавайи. Ира показала отцу фотографии гостиницы, и от всех этих уютных маленьких бунгало, лазурных бассейнов с торчащими посередине барными стойками и шезлонгов под пальмами отец совершенно обалдел. Он, всю свою жизнь вкалывавший без всякой возможности так отдохнуть, был страшно рад за свою семью. Тёплое море, отличные рестораны, свежий бриз, благоустроенные пляжи — вот это да! Пусть он такого никогда не видел, зато увидели внуки. «А сколько стоит путёвка? Работа хоть что-нибудь ему оплачивает?» — интересовался Мелихов.

— Пап, при чём тут работа? Здесь люди сами за всё платят.

Ира отвечала с лёгким раздражением. Хорошо, что эти действительно совковые вопросы никто, кроме неё, не слышит.

— Пап, а если я тебе скажу, сколько Олег заплатил? И что? Ты же всё равно толком не понимаешь, какие у нас тут деньги и что можно на них купить. Он заплатил четыре тысячи долларов за 10 дней. Ну, много это или мало? Ты же не знаешь.

Ирине почему-то разговор о деньгах был неприятен.

«Почему это я не понимаю? Это много, но Олег достаточно зарабатывает, чтобы так отдыхать. Что тут непонятного?» — ну да, папаня был прав. «А что вы с Федей там не отдыхаете?» — понятно, что он не мог об этом не спросить.

— Для нас, папа, это очень большая сумма. Мы никуда не ездим, — неприятно, но пришлось отвечать, к этому он всё и вёл.

— А дети вам не предлагают? — Мелихов настаивал.

— Пап, а ты бы взял у детей? — Ирина начинала заводиться.

— Нет, не взял бы. Я просто спрашиваю.

Да, он просто спрашивал, чтобы сделать ей неприятно. Конечно, он не взял бы, да ему было и не нужно, и тут была большая разница. И ей от детей ничего пока не нужно.

— Пап, почему ты не можешь просто порадоваться, что ребята отдыхают? Почему тебе всё время хочется сделать их в чём-то виноватыми?

Зря она так. Знала же, что отец радуется. Про деньги ему тоже интересно, он же никогда на облаке не жил, понимал, что для мужчины крайне важно зарабатывать. Не только чтобы обеспечивать своей семье достойную жизнь, но и чтобы просто чувствовать себя мужчиной. Консервативная точка зрения, но отец и был консерватором, все эти новомодные штучки насчёт «какая разница, кто работает — мама, например, работает, а папа сидит с детьми» показались бы ему не просто глупостью, а мерзкой дикостью.

Наташенька отца умиляла, он ею любовался, но особенно не помогал. Ухаживать за таким маленьким ребёнком было делом «не мужским», а как думала про себя Ирина — «не барским». Маринин дом доставлял ему удовольствие: красивый, широкий балкон, прекрасный вид из окна, голубая утренняя дымка над городом и багряное солнце, садящееся за гору. Он смотрел большую телевизионную панель и играл по вечерам на рояле. Большой телевизор поначалу доставил отцу огромное удовольствие, но потом он привык и больше небывалой технологией не восхищался. Ирину вообще поражала отцовская способность приспосабливаться к новой жизни. Она бы, наверное, на его месте продолжала ахать и охать, а папа всё принимал как должное.

Маринины коты оставляли его, впрочем, равнодушным. Он считал их назойливыми, и когда они пытались прыгать ему на колени, кричал: «Ир, забери их». Они вместе ездили в магазин, и папа иногда выбирал что-нибудь по своему вкусу, например свежую пушистую халу, которую Ира никогда не покупала для себя.

К ним привозили Настю с Мишей. Настя с дедом общалась постольку-поскольку, а Миша брал с собой шахматы, и они подолгу сидели над доской. Ира и забыла, что отец когда-то умел играть, хотя это и было, видимо, ещё до её рождения. Из альбома она запомнила фотографию: ряд шахматных досок, за одной из них — молодой Мелихов, очевидно, это был так называемый сеанс одновременной игры. На антресолях у них валялись связки шахматных учебников. Отец изучал предмет глубоко, но как и с кем он потом играл? Об этом у Иры воспоминаний не было. С дворовыми дружками он не играл. Какая уж там игра, они собирались вместе, чтобы поддать. Может, в домах отдыха? Кто его знает, как он в отпуске развлекался. На родительском шкафу лежала доска, которую папа использовал для её обучения, но дальше запоминания, как ходят фигуры, дело не пошло. Маленькая школьница-дочь показалась Мелихову тупой, и он быстро потерял интерес к занятиям. То же самое произошло потом и с музыкой. Терпением папа, увы, не отличался, хотя вряд ли себя за это корил. Не он был виноват, что не вышло, а тот, кого он пытался научить. А с Мишей он сидел. Надо же! С Мишей ему повезло. Тот уже многое знал и умел. Оба были очень увлечены. То и дело Ира слышала папин нетерпеливый голос: «Уберите Наташу. Вы не видите, что она нам мешает?» А потом Мише, уже назидательно: