Марина Дяченко - Луч [litres]

Грег подхватил ее, оседающую на пол:

– Лиза… Нет другого выхода… «Луч» не долетит, не будет Прибытия. Я люблю тебя… но я должен…

– Я не могу без тебя жить и не стану.

– Тогда все было зря. Наши родители… мы сами… родились напрасно, жили без цели, умерли бесславно… Лиза, я же хотел потихоньку уйти… не мучить себя и тебя… почему ты догадалась?! Это же нельзя выдержать… Смотреть на тебя, такую, и ничем не помочь, я не могу тебе помочь, я должен… Я для этого жил, великая цель… смысл жизни… у нас с тобой были эти три года… спасибо тебе, лучик… моя девочка… «Луч» несет цивилизацию в другие миры… «Луч» превыше всего…

Он бормотал и бормотал бессвязно и нес ее по темному холодному коридору. Тогда Лиза закрыла глаза и начала умирать, потому что в мире, где нет Грега, жить невозможно. Будь что будет с полетом «Луча». Она не записывалась в экипаж. Ее никто не спрашивал.

Он валялся лицом в подушку пятый час. А может быть, десятый. Он не помнил, сколько прошло времени.

Постучали в дверь. Потянуло сквозняком. Дверь захлопнулась.

– Дрыхнешь?

Он не пошевелился. Элли вошла, под мышкой у нее была коробка с шахматами, квадраты нежно желтели слоновой костью.

– Играешь? Ты же умник. Такие, как ты, обычно играют. А у меня в комнате как раз нашлась коробочка…

Он приподнял голову:

– Я думал, ты с Марго. Ее нужно… морально поддерживать, и это может сделать только девочка.

– Как ловко ты распределил обязанности, – она присела на край кровати. – Я вожусь с Марго целый день, я рассказала ей свою жизнь и все свои беды, наконец она меня милостиво отпустила…

– Ты злишься на нее?

Элли положила перед ним коробку. Денис с трудом сел; шахматы напоминали ему детство. Бочка горечи, чайная ложка радости от этих воспоминаний.

– Да, злюсь, потому что я не виновата в ее… в том, что с ней случилось. А успокаивать приходится мне, а мне это неприятно… Сыграем?

– Устал.

– Ой, ну прямо-таки камни он ворочал! Давай сыграем, а то я подумаю, что ты боишься продуть… Боишься, да? Девчонке проиграть?

Она высыпала фигуры на смятое покрывало, тут же быстро начала расставлять:

– Я играю черными, надо же тебе дать фору… Если ты так боишься…

– Давай по-честному бросим жребий, – сказал он нехотя.

Она тут же спрятала за спиной черную и белую пешку. Выставила вперед кулаки:

– В какой руке?

Денис хлопнул, не раздумывая, по ее левой руке. Кожа была гладкая и теплая.

– Белые! – Элли подмигнула ему. – Я черными, ну держись…

Он сделал первый ход, Элли ответила. Не думая, как по старым нотам, Денис начал разыгрывать дебют, и Элли сразу сообразила, куда он клонит:

– Да ты гроссмейстер? Кстати, у нас первая беременяшка на корабле. Все прошло, как ты сказал. Теперь у них есть энергия, и к тому же Герой, которому они будут поклоняться, носить цветы к памятнику, дети в школе станут учить его биографию… Ой, а что это ты сделал?!

– Пожертвовал пешку. Забирай.

Элли кивнула. Двумя пальцами сняла с доски пешку с синим бархатным основанием, с маленькой головкой поверх испанского воротничка.

– Вот, – она держала пешку перед глазами Дениса. – Вот это наш Грег, который пожертвовал собой. Пешка. Видишь? Она не думает и не чувствует, она подчиняется логике партии. А играем – мы с тобой.

– Ты бы могла так поступить, как он?

– Возьми эту пешку. Внимательно посмотри на нее. Она не может «поступить», это кусок пластика!

– Если некто обрабатывает информацию как человек, принимает решение как человек и сознательно заканчивает свою жизнь во имя какой-то цели…

– Кто сказал – «сознательно»? Он был запрограммирован! Робот-пылесос запрограммирован пылесосить, робот-космонавт – приносить себя в жертвы… Даже пешка запрограммирована – правилами игры!

Она небрежно уронила пешку на одеяло, и та осталась лежать на боку, как мертвая.

– Ты сам говорил – наши пупсы в очередь выстроятся, чтобы пожертвовать собой во имя цивилизации! Так и случилось, ты был прав!

Денис помотал головой:

– Не сходится, понимаешь? В рамках программы наши пупсы должны были отправить в реактор пацана, который сам вызвался. Это целесообразно. Проводить на подвиг с музыкой, с гордостью… ради великой цели. А взрослый готовый специалист должен был остаться живым, ради той же великой цели. Это логика их жизни!

– Нет, это ты так видишь их логику! А мы понятия не имеем, как работает программа «Луч». Ты мне сам доказывал, что это умная нетривиальная программа, которая моделирует человеческое поведение очень близко к оригиналу. Но я точно знаю, что никакой свободной воли у мужика не было, просто рычажок щелкнул: иди. Не щелкнул бы у него – самопожертвовался бы кто-то другой, случайный выбор, как в рулетке. А снаружи нам кажется, будто он принял собственное решение…

Она вдруг замолчала и странно посмотрела на Дениса:

– В детстве я пыталась «выскочить из матрицы». Неожиданно оборачивалась, когда думала, что мироздание от меня не ждет, чтобы я обернулась. Но… может быть, думала я, как раз кто-то невидимый и заставляет меня обернуться, когда я думаю, что пытаюсь его обмануть.

– Знакомо, – сказал Денис.

– Восьмой денек оттрубили. Осталось двадцать два. Три недели и один день. Мы должны работать работу, Дэн, а не философствовать, или мы рехнемся.

Элли сделала свой ход. Денис ответил. Элли походила, почти не глядя на доску.

– Знаешь, что? Я думаю не об этом мужике-герое. А о той девушке, которая с самого начала отказалась приноситься в жертву. А ведь ей, как и всем им, с пеленок вбивали в голову: ах, наше предназначение, ах, программа «Луч» важнее твоей маленькой жизни… Она не дала загадить себе мозги, она при всех, не боясь осуждения…

Она запнулась и принужденно рассмеялась:

– Ты опять сбил меня с толку. Я говорю о них как о людях… Тебе мат.

Денис посмотрел на доску: он «зевнул», да еще как эпично. Детсадовский промах.

– Ничего, переживешь, – Элли уже собирала фигуры. – А то привык, понимаешь, побеждать и побеждать во всем… Мы будем учиться сегодня или у тебя вся кровь к мозгам прилила?

– Давай полежим, – Денис отодвинулся, давая ей место. – Просто… полежим.

Элли отставила коробку, легла с ним рядом и вытянулась. Ее спутанные волосы щекотали Денису ухо и щеку. Он обнял ее, почувствовал ее ребра, мягкую грудь, услышал стук сердца.

– Я люблю тебя.

– Нет, – она улыбнулась. – Просто нам хреново здесь. Еще и урод этот рядом… Страшно. Мы цепляемся друг за друга.

– Славик нам ничего не сделает.

– Просто противно на него смотреть…

Они лежали, и каждый обнимал другого, как ребенок мягкую игрушку.

– А что это за фишка… с тем, что мы все четверо родились недоношенными? В чем тут цимес, как ты думаешь?