Юрий Петров-Север - 2091

Якут встал с земли и поправил на плече автомат:

— Ну ладно, чтой-то мы засиделись. Времени у нас не так много, как хотелось бы. Пошли за мной!

Они спустились по склону холма, и пошли по лугам. Алексей, заложив руки в карманы, угрюмо смотрел себе под ноги. Пётр окликнул его:

— Крутой поворот событий, не правда ли? Скажи, жалко Европу?

Алексей кивнул головой:

— Жалко. Культура… Эйфелева башня… этот, как его… Биг-Бэн! Я думал, мы всё-таки спасём цивилизацию, если что…

— Загадка: мы, русские, могли бы спасти весь мир, но обстоятельства складываются так, что нам самим приходится спасаться от всего мира…

На опушке леса Пётр остановился: «Здесь спрятался мой тихоход…» — С этими словами он вытащил из кармана небольшой пульт управления и нажал кнопку. Бесшумно разъехались в стороны двери подземного ангара, и изумлённый Алексей увидел небольшой летательный аппарат тёмно-зелёного цвета, похожий по форме на пресловутую «летающую тарелку». На корпусе «тихохода» была нарисована эмблема: красная пятиконечная звезда. Рядом белыми буквами было написано: «С.С.С.Р.».

Алексей широко раскрыл глаза.

— Не удивляйся — бросил Пётр, спрыгивая вниз — аббревиатура означает: «Свободная Соборная Социалистическая Россия» — такое название носит наша страна в конце XXI века… Ну, прыгай, садись…

— Куда мы летим? — спросил Алексей, опускаясь в кресло «тихохода».

Пётр пристегнулся, и надел на голову матовый чёрный шлем:

— В Москву.

Небо было густого синего цвета — как гуашь. Как из переполненной солнечной чаши лилось тепло — спокойными мягкими лучами. И будто прямо с неба падали золотые листья — на голову, на руки… Алексей поймал один листик и сжал его в кулаке. Они с Петром сидели на старой деревянной скамейке, в небольшом тихом парке. Якут с отсутствующим видом глядел перед собой, играя старинными круглыми часами на цепочке. Алексей наблюдал, неотрывно впиваясь глазами в каждую деталь этого мира — мира конца века. Восемьдесят лет спустя… другой мир… В дальнем углу парка — компания молодёжи, доносятся звуки гитары, долетают русские слова; в другом конце на скамейке — влюблённая пара; вот — молодая семья с коляской; дальше — старая бабка кормит голубей, крошит хлеб на асфальт; вот деды играют в шахматы; вот кто-то просто идёт мимо; вот лежит на земле собака-дворняжка, и, скорчив смешную морду, чешет за ухом, греется на солнышке…

— Да это ж всё было! — внезапно воскликнул Алексей — Ничего не изменилось!

— А в мире вообще ничего не меняется… — отозвался Пётр — Есть земля, есть человек, есть небо… Есть время, оно течёт медленно, медленно как река, которая всегда разная — но всегда одна и та же… «Все реки текут в море, но море не переполняется; к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь» — так сказал Екклесиаст… «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем». Посмотри, погляди, Алёша, и, может быть, ты встретишь здесь своего двойника — через восемьдесят, через сто, через тысячу лет…

Алексей присматривался к людям — белые славянские лица, ясные светлые глаза… Прошли тысячелетия — а племя Руси живёт здесь, на этой земле. Пришельцы с далёкого Севера, выходцы из тёмных льдов вечности… «Вот уж действительно — орды приходят и уходят, а Русь остаётся».

Пётр словно прочитал его мысли:

— Ты прав. Россия — это квинтэссенция Вечности. Есть такая легенда о Третьем Риме, который стоит вечно. Так это правда, Алексей. Он стоит вечно, потому что он сам — суть вечность. И, знаешь, так странно наблюдать высокоразвитые цивилизации, которые сошли с ума, спятили — и бьются о наши Римские стены тёмными волнами, океанами ненависти. Они разлетелись вдребезги, вдрызг и брызг… Они превратились в это — Пётр зачерпнул с клумбы горсть сухой земли — и теперь уж, действительно, Россия — всё, а остальное — ничто. Поэтому скажи там всем, что если не станет России, то ничего не станет.

Алексей ещё не понял где «там» и кому «всем» он должен это сказать, а Пётр уже встал со скамейки, и спрятал часы в карман:

— Ну, хорошо, время у нас ещё есть. Основательная экскурсия по городу, а к вечеру — на Площадь.

Много чего увидел Алексей в Столице будущего — да только так и не почувствовал этого самого «будущего». Нет — он словно окунулся на тысячелетия назад, и ощутил живую древность — древность, парадоксально кипящую молодостью. Не было ни железобетона, ни кривых металлических конструкций, ни стеклянных небоскрёбов; не было мельтешащих многоцветием рекламных щитов и сияющих витрин; словно истлели мёртвые сухие многоэтажки; куда-то пропали бесчисленные рестораны, закусочные, бутики, ночные клубы — вся эта шелуха выгорела в жару русского катарсиса. Острые шпили изящных, словно дрожащих в воздухе готических зданий тёмного камня; тяжёлые грубые формы приземистых жилых домов; резное дерево увитых плющом скромных часовен; и парки — бескрайние, словно леса. По всему городу, на каждом шагу внезапно появлялись, словно шутки архитектора, то копии египетских пирамид, то статуи в античном стиле, то кусок стены, изукрашенный яркой мозаикой, то раскрашенные деревянные фантастические звери, то просто неотёсанные камни, покрытые древнерусской вязью и причудливой символикой. И озарённые осенним солнцем, золотом горели купола взвившихся ввысь маленьких церквей — снаружи и изнутри расписанных глубокими, тёмными красками, с коваными воротами, украшенными венками из белых цветов…

Вечерело, и загорались раскидистые фонари — по всему городу вспыхивали разноцветные нежные огоньки. Пётр глянул на часы:

— Ну что ж, пора на Площадь. Сегодня правительство будет говорить с народом…

Красная площадь была забита людьми — молодые, среднего возраста, старики, дети… Собрался самый разный люд — весёлые подвыпившие подростки в кожаных куртках поверх вышитых русских рубах; юноши в военной форме, в погонах, многие с орденами — участники пограничных войн; ещё не старые ветераны в расшитых золотом мундирах — суровые, жёсткие лица; рабочие и ремесленники в грубых толстых куртках и тяжёлых ботинках; женщины в ярких расшитых платках, девушки с венками на головах и цветами в руках; седобородые священники в заплатанных чёрных рясах; там и сям — светлоголовые детишки с флажками и огромными воздушными шарами в руках…

Пётр, протискиваясь через толпу, провёл Алексея в первые ряды — и он увидел гвардию, застывшую возле Мавзолея.

— А… Ильич там, внутри? — шёпотом спросил Алексей.

— А куда он денется? Со своей историей и памятниками воюют только безродные космополиты. Мы же не троцкисты-интернационалисты начала и не демократы конца прошлого века, чтобы крушить памятники ушедших эпох. Мы уже давно перестали смотреть на русскую историю глазами белых, красных или серо-буро-малиновых — идеологии и мифологемы приходят и уходят, а остаётся единая история единой страны — где каждая эпоха не «хорошая» и не «плохая», а просто интересная и героическая, со своим вкусом и неповторимым колоритом…