Маргарет Этвуд - Год потопа [litres]

Заслуживаем ли мы Любви, с коей Господь хранит наш Космос? Заслуживаем ли мы ее как Вид? Взяв данный нам Мир, мы беспечно уничтожили самую его ткань и населявших его Созданий. Другие религии научили нас, что сей Мир будет свернут, как свиток, сожжен и превращен в ничто и что затем мы увидим новое небо и новую землю. Но с какой стати Господь дарует нам новую землю, если мы так плохо обошлись с нынешней? Нет, друзья мои. Не эта земля будет уничтожена, а Род Человеческий. Быть может, Господь создаст новую расу, более сострадательную, которая займет наше место.

Ибо Безводный потоп прокатился по нам – не ураганом, не градом комет, не облаком ядовитых газов. Нет; как мы давно подозревали, это оказалась чума: чума, не поражающая ни одного вида, кроме нашего, не вредящая никаким иным Созданиям. Огни наших городов погасли, системы связи не работают. Гибель и разрушение нашего Сада стали прообразом гибели и разрушения, опустошивших улицы, пролегающие там, внизу. Мы больше не страшимся, что нас обнаружат; прежние враги больше не могут нас преследовать, ибо их, должно быть, сейчас больше всего волнуют чудовищные мучения, сопровождающие распад их собственных телесных оболочек, – если они вообще еще живы.

Но мы не должны, да и не можем, радоваться этому. Ибо вчера чума забрала троих из нас. И я уже чувствую в себе те изменения, которые отражаются в ваших глазах. Мы слишком хорошо знаем, что нас ждет.

Но да встретим мы свою кончину смело и с радостью! Окончим молитвой за Все Души. Среди них – и души тех, кто нас преследовал; тех, кто убивал Господни Создания, кто привел к вымиранию Его Виды; тех, кто пытал именем закона; тех, кто поклонялся лишь богатству; и тех, кто ради достижения земной славы и власти причинял другим боль и смерть.

Простим убийц Слонов, и тех, кто уничтожил последних Тигров; и тех, кто убивал Медведей ради их желчных пузырей, и Акул ради их хрящей, и Носорогов ради их рогов. Простим их от всей души, как и нас – мы надеемся – простит Господь, держащий в Своей деснице наш хрупкий Космос и хранящий его Своей бесконечной Любовью.

Это Прощение – самая трудная задача, которая когда-либо выпадала на нашу долю. Дай нам сил, Господи.

А теперь давайте все возьмемся за руки.

Воспоем же.

Рен. День святой Юлианы

и Всех Душ

Год двадцать пятый

Над морем восходит новая луна: это начался День святой Юлианы и Всех Душ.

В детстве я любила праздник святой Юлианы. Каждый из детей мастерил свой Космос из восторгнутых материалов. Потом мы обклеивали космосы блестящими штучками и подвешивали на веревочках. За трапезой в этот день подавалась круглая еда – тыквы, редиска, – и весь сад украшался нашими сверкающими вселенными. Один раз мы сделали космосы из проволоки и засунули внутрь по свечному огарку; это было очень красиво. В другой раз мы хотели изобразить руки Бога, держащие Космос, но желтые резиновые перчатки для хозяйственных работ, которые мы решили использовать, смотрелись очень странно, как руки зомби. И вообще трудно представить себе Бога в перчатках.

Мы сидим у костра – Тоби, Аманда и я. И Джимми. И два больболиста из «золотой» команды. Их тоже приходится считать. Отблески костра мерцают на наших лицах, делая их мягче и красивее, чем на самом деле. Но иногда – темнее и страшнее, когда лицо уходит в тень и глаз не видно, только глазницы. Колодцы, уходящие в глубь головы, – их переполняет, льется через край чернота.

У меня болит все тело, но в то же время я ужасно радуюсь. Нам повезло, думаю я. В том, что мы здесь. Всем нам, даже больболистам.

Когда прошла послеобеденная гроза и жара спала, я сходила на пляж за нашими рюкзаками и принесла их на поляну, а заодно и пучок листовой горчицы, найденной по дороге. Тоби вытащила котелок, чашки, нож и большую ложку. Сварила суп из останков скунота, остатков выданного Ребеккой мяса и каких-то сушеных трав. Опуская кости скунота в воду, она ритуально испросила прощения.

– Но ты же его не убивала, – сказала я.

– Я знаю. Но мне было бы не по себе, если бы я этого не сделала.

Больболисты привязаны к соседнему дереву веревкой и плетеными полосами из некогда розовой накидки Тоби. Плела я: если у вертоградарей чему и учили крепко-накрепко, это разным видам рукоделия с использованием вторичных материалов.

Больболисты в основном молчат. Наверняка им нехорошо, особенно после того, как Аманда их избила. И должно быть, они чувствуют себя полными идиотами. Я бы, во всяком случае, так чувствовала себя на их месте. Тупые, как рашпили – по выражению Зеба, – раз так подпустили нас к себе.

Аманда, похоже, все еще в шоке. Она тихо плачет время от времени и крутит концы неровных прядей. Первое, что сделала Тоби, когда мы надежно привязали больболистов, – дала ей чашку теплой воды с медом от обезвоживания, с добавкой порошка из Мари.

– Не пей все сразу, – сказала Тоби. – Маленькими глотками.

Она объяснила, что, когда у Аманды восстановится уровень электролитов, можно будет заняться лечением всего остального. Начиная с порезов и синяков.

Джимми совсем плох. У него температура, на ноге – гноящаяся рана. Тоби говорит, что, если только нам удастся дотащить его до саманного домика, она будет лечить его опарышами – может, они и сработают, если дать им достаточно времени. Но у Джимми может не оказаться этого времени.

Тоби уже помазала ему ногу медом и дала ложку меда внутрь. Она не может дать ему ни Ивы, ни Мака, потому что они остались в саманном домике. Мы укутали Джимми в накидку Тоби, но он все время раскрывается.

– Надо найти ему простыню или что-нибудь такое, – говорит Тоби. – На завтра. И придумать, как ее на нем закрепить, иначе он до смерти изжарится на солнце.