Елизавета Сагирова - Приют

— Господи помилуй, господи помилуй, господи пом-и-и-илуй!

Мы, двадцать две девочки одиннадцати лет, в одинаковых длинных сарафанах, в одинаковых платках, завязанных под подбородками, стояли в церкви коррекционного приюта. Шла воскресная служба. Шла она уже долго, и мы устали опускаться на колени, снова подниматься, бить поясные поклоны, бить земные поклоны, креститься, и петь бесконечные «аминь».

Чтобы хоть как-то развлечься, я украдкой поглядывала на своих одногруппниц. По лицам было отлично видно, кто молится от души, а кто, как я, ждет не дождется конца службы. Вон Полина Заярова, не отрывает от батюшки глаз, на которых блестят слезы. Её привезли после того, как родители-алкоголики умерли в один день, чем-то отравившись во время очередного запоя. И Полина задалась целью отмолить их грех. А вот Ярина Донаева, моя соседка по дортуару и лучшая подруга. Она стоит рядом, и я прекрасно слышу, что во время всеобщего «Ами-и-инь!», Яринка не издает ни звука, а просто открывает рот. Жаль, что у меня так не получится — я одна из трёх девочек, которые несколько раз во время службы должны петь соло. Голос мой, кое-кому показался для этого подходящим. Не очень-то мне хотелось петь на службах, но я соблюдала главное правило моей нынешней жизни — слушаться и хорошо себя вести.

— Слава Отцу и Сыну, и Святому Духу! — батюшка Афанасий добавил децибел, и мы синхронно опустившись на колени, склонили головы.

— Пресвятая Троице, помилуй нас. Господи, очисти грехи наша, Владыка, прости беззакония наша, Святый, посети и исцели немощи наша, имени Твоего ради-и-и!

Настала моя очередь. Я набрала в грудь воздуха и затянула:

— Господи помилуй, господи помилуй, господи пом-и-и-и-илуй!

Краем глаза я видела, как Яринка удивленно покосилась на меня, а батюшка, на миг замерев, словно в наслаждении прикрыл веки. Ну, еще бы! Вчера я умудрилась свалиться с дерева и разбить коленки, а стоять разбитыми коленками на жестких половицах, то ещё удовольствие. Так что трогательная дрожь в моем голосе на этот раз была совершенно искренней. Одно радовало — до конца службы оставалось совсем немного.

После того как мы гуськом покинули церковь, и, развернувшись на крыльце, опять крестились и кланялись (я при этом незаметно потирала коленки под сарафаном), Яринка дернула меня за рукав и хихикнула:

— Ну и скулила же ты на службе. Никак божья благодать снизошла?

— Тебе бы такую благодать, — огрызнулась я, и сбавила шаг. Кажется, коросты на коленках все-таки стерлись об пол, и кожа стала липкой от крови. Яринка посмотрела на мое перекошенное лицо, и сочувственно спросила:

— Больно? А почему к Марье не пошла?

Марья, пожилая и добродушная женщина с громким голосом и заразительным смехом, была нашей дежурной медсестрой.

— Ага, чтобы она рассказала Агафье, как я по деревьям скачу?

Агафья, полная противоположность Марье, высокая, прямая, похожая на сухую палку, вдруг научившуюся ходить — воспитательница нашей группы.

— Чего тебя на дерево-то понесло?

— Да так, — после недолго раздумья ответила я, — По тайге соскучилась.

Яринка примолкла. А я подавила легкие угрызения совести за то, что солгала лучшей подруге. Нет, по тайге я, конечно, очень скучала, но на дерево полезла не за этим.

Церковь осталась позади, и я позволила себе стянуть с головы платок. Яринка сделала это ещё раньше, и теперь её ярко-рыжие волосы блестели на солнце.

Мы прошли мимо стадиона, где гоняли мяч мальчишки. Я посмотрела на них с привычной завистью — нам, девочкам, такие игры запрещались. Будущей жене и матери не нужно быть сильной и спортивной, на то у неё будет муж. Женщине же положено быть слабой и кроткой, потому что именно в этом заключается истинная женская сила. По крайней мере, так говорила наша Агафья.

Я не могла с ней согласиться, потому что росла там, где сила (общая, а не какая-то женская) нужна всем. Тайга не спросит твой пол, когда ты окажешься с ней один на один. В нашей деревне охотниками были как мужчины, так и женщины. Работать на огороде и со скотиной, строить избы, колоть дрова, удить рыбу, свежевать добычу и выделывать шкуры, шить, готовить, — умели все. И детей учили всему, не разделяя на мальчиков и девочек. Потому что девочка не умеющая добыть себе еду и разжечь костер без спичек, погибнет, оставшись одна. И мальчик не умеющий приготовить добытое, и сшить себе из шкур теплую одежду, погибнет тоже.

Кому-то это может показаться преувеличением, ведь мы жили всё-таки в деревне, в домах, хоть и глубоко в тайге. Какой костёр, какие шкуры? Но это были необходимые навыки на случай, если придётся бежать. Бежать в тайгу бросив всё, когда придут те, кому неугоден наш образ жизни. Я уверена, что кому-то удалось скрыться той страшной ночью, когда прилетели вертолеты. И именно благодаря этим навыкам, уверена и в том, что они выжили.

— Эй! — из раздумий меня вывел Яринкин голос, — Ты чего так на пацанов уставилась? Влюбилась в кого?

— В Муромца, — ответила я, и мы обе прыснули. Муромцем прозвали учителя физкультуры, который полностью оправдывал поговорку о том, что мужчина должен быть могуч, вонюч, и волосат.

Миновав стадион, мы направились к столовой — за воскресной службой следовал обед. На крыльце, поджав губы, высилась Агафья, поджидающая свою группу. На группы в приюте делили по возрасту. Восьмая группа — восьмилетние дети, девятая группа — девятилетние, и так далее. За каждой группой закреплялся свой воспитатель. Это не то, что учитель. Это, как нам объяснили, вторая мама. Хотя и я, и большинство девочек из нашей группы одиннадцатилеток, предпочли бы не рождаться вовсе, чем у такой матери. Не то чтобы Агафья была злая или особо противная. Строгая — да, но надо признать, что в большинстве случаев строгая справедливо по здешним меркам. Проблема заключалась в другом — Агафья ни разу никого не приласкала и не похвалила. Если девочка вела себя хорошо или делала какие-то успехи, Агафья её просто не замечала, но вот стоило провиниться… Из всех воспитателей приюта Агафья чаще всего наказывала своих питомцев розгами. Ибо сказано в Священном Писании: «Урок же ему урок, лоза же ему лоза».

Мне розог еще не доставалось. Благодаря всё тому же своему нерушимому правилу — слушаться и хорошо себя вести. Но когда мы приблизились к крыльцу, и я увидела, что Агафья, не замечая других девочек, неотрывно следит за мной, у меня зародилось нехорошее подозрение, что шанс отведать «лозы» наконец-то появился. Ноги ослабли, я невольно замедлила шаг. Что если Агафья узнала о том… о том, зачем я вчера лазила на дерево? Ой…

— Дарья, — сухой голос Агафьи заставил меня замереть на ступеньках крыльца, когда я уже думала, что все обошлось, — Дарья, задержись.