Ким Робинсон - Золотое побережье [litres с оптимизированной обложкой]

У берега, среди мириадов рыб, жили братья наши двоюродные – киты, дельфины, тюлени, котики, морские львы. Вокруг болот, в тростниках жили братья наши и сестры – койоты, ласки, еноты, барсуки, крысы. На равнинах жили другие наши сестры и братья – олени и лани, лисицы и дикие кошки, и кролики, и мыши. На холмах жили отцы наши и матери – медведи гризли и черные медведи, пумы, волки, горные бараны. Здесь обитало когда-то полторы сотни различных видов млекопитающих, а кроме них еще и змеи, и ящерицы, и насекомые, и пауки – места хватало всем.

Вся эта теплая и сухая полоса прибрежной земли была когда-то – и не так ведь давно! – переполнена жизнью. Она буквально кишела этой жизнью, имела полную, насыщенную экологию. Везде животные – и на травянистых низинах, и в прибрежных лиманах, и на поросших полынью возвышенностях – везде животные. Везде животные! Везде животные. Везде…

А еще птицы! Птицы в небе, всевозможные, какие душе угодно. Чайки, пеликаны, журавли, цапли серые и цапли белые, утки, гуси, скворцы, фазаны, куропатки, перепелки, зяблики, тетерева, рябчики, скворцы, травяные кукушки, сойки, ласточки, голуби, жаворонки, соколы, ястребы, коршуны, орлы. И кондоры – самые большие в мире птицы. Несметное, бесчисленное множество птиц, настолько бесчисленное, что даже в двадцатых годах двадцатого века житель округа Ориндж мог еще сказать: «Их тут тысячи, я даже нахожусь в некоторой нерешительности, сколько их тут, могу сказать только, что мы считаем их не поштучно, а акрами. Осенью вся земля белела от диких гусей».

Могу сказать только, что мы считали их не поштучно, а акрами.

Земля белела от диких гусей.

Эйб Бернард гонит свой аварийно-спасательный фургон по самому быстрому ряду, разгоняет впереди идущие машины мигалками, сиреной и мощным мегафоном.

– Прочь с дороги! – кричит Эйб, его худое, смуглое лицо искажено яростью.

Они с Ксавьером получили вызов какие-то секунды назад, и Эйб все еще на взводе, все еще чувствует первоначальный бросок адреналина. Водитель обгоняемой машины показывает сжатую в кулак левую руку и бьет правой ладонью по ее сгибу.

– А имел я тебя в глаз и в ухо, – гремит Ксавьер.

Эйб коротко смеется. Придурки чертовы, вот разобьются сами, пусть тогда полежат, стиснутые искореженным металлом, и повспоминают, сколько раз они преграждали путь спасателям, сообразят, что в этот самый момент другие такие же придурки задерживают спешащие им на помощь машины… Вот, пожалуйста, еще один упрямый осел; Эйб врубает сирену на полную катушку: прочь с дороги!

По правую руку тянется приморский парк, очень красивый, которое столетие взлетает, на мгновение повисает и падает волейбольный мяч, солнце дробится в воде миллионами сверкающих дротиков; в этом месте, где магистраль на Лагуну встречается с прибрежной, движение густое и ночью и днем. Они осторожно проталкиваются среди красных задних огней, теперь Эйб не выключает сирены ни на секунду. Сидящий рядом Ксавьер крутит рацию, пытается узнать о несчастном случае побольше, но за беспрестанным воем сирены и треском помех Эйб почти ничего не слышит.

На встречной, ведущей к океану полосе, машины выстроились почти без просветов, бампер к бамперу, и тащатся, как черепахи; за местом происшествия все скорее всего еще хуже – каждый водитель переходит на ручное, в обход автомозга, замедляет ход и глазеет на встречную полосу. Кровожадное любопытство… Но вверх по каньону ехать еще кое-как можно, пробка, скопившаяся у места аварии, еще впереди.

– Похоже, снова одна из дорожек осталась без присмотра, из-за чего две машины смогли занять одновременно одно и то же место, – с пулеметной скоростью выпаливает Ксавьер, это его обычная манера говорить на работе. – Есть подозрение, виновата система перестройки из ряда в ряд. Господи, а впереди-то что делается!

– Вижу.

Вот и та самая пробка. Впереди – целая симфония мигающих тормозных огней, красныйкрасный, красныйкрасный, красныйкрасный. Все идут на ручном, ни один автомозг не работает, никуда не протолкнешься. С полосой, забитой таким вот образом, не справится никакой компьютер, самое время сводить старинный «Шевроле» с дорожки, да, не удивляйтесь, под здоровенным капотом этого суперфургона гнездится двигатель внутреннего сгорания.

– Независимый источник энергии, – кричит Ксавьер. Эйб поворачивает ключ зажигания и запускает мотор, запускает одну тысячу пятьдесят шесть лошадиных сил. Атавистичный, древний, как «Формула 1», всплеск адреналина, а фургон съезжает с магнитной дорожки, втискивается в узкий просвет между столпившимися в быстром ряду машинами и разделителем полос, ревет дрожащей бензиновой мощью, пусть несчастные придурки вдохнут глоток этой угарной амброзии, ностальгический клочок энергетического смога, напоминание о прошлом веке, а тем временем мясовозка свистит мимо, чуть не срывая их дверные ручки и зеркала. А что, почему и не ободрать их малость на память, чтобы было что рассказать об этой дорожной пробке, десятимиллионной за время их жизни в ОкО? Эйб все еще заметно нервничает, применяя к делу допотопное это искусство, проскакивая мимо почти неподвижных машин, он на работе почти новичок, года еще не исполнилось. Постепенно он успокаивается, ведет фургон ближе к разделителю и все же едва втискивается в узкую щель, оставленную чудовищным «Кадиллаком», стекловолоконный корпус которого точно повторяет обводы модели 1992 года. «Вот так, приятель, это я сижу в машине, это у меня здоровенный долбаный фургон, и я снесу тебе весь твой пластиковый бок, если ты не уберешься с пути».

Они несутся вдоль повторяющей изгибы каньона дороги, мимо намертво засевших машин, мелькают и остаются позади дома, которыми густо усеяны все холмы, и по левую, и по правую руку – эрзац-сооруженьица, долженствующие изображать средиземноморские виллы. Вж-жик, вж-жик, вж-жик, мимо парка, слишком маленького для какого-нибудь разумного использования. Если верить Джиму, однажды в пруду этого самого парка уютно обосновался сбежавший из бродячего цирка бегемот, а потом в него всадили стрелу с транквилизаторами, чтобы подцепить краном и увезти, но только бегемот сдох – эти идиоты перестарались с дозой.

Дальше, за этой исторической достопримечательностью, асфальт изжеван, усеян обломками металла и осколками пластика, еще один поворот, и они въехали на МЕНС, место несчастного случая. Здесь уже стоит один ДП-мобиль – машина дорожного происшествия, в стороне от магнитных дорожек, сцену высвечивают вспышки мигалки.

Эйб оставляет мотор на холостых оборотах, врубает электрогенератор, они выскакивают из грузовика и несутся к месту происшествия. Ребята из службы дорожных происшествий – депы – бегают по полосе, занимаясь обычным своим делом, ставят предупредительные сигналы, да и что они еще умеют? В быстром ряду какой-то кошмар. Эйба охватывают тошнотворный ужас и беспомощность. Боже милостивый, не надо, не надо! То же самое почувствовал бы на его месте и любой другой, но у Эйба это ненадолго, он, как всегда, словно проходит сквозь какую-то невидимую мембрану и снова становится профессионалом, аналитиком, пытающимся разобраться в данной структуре и спланировать наилучший способ отделить органические ее составляющие от неорганических… А потрясенный, беспомощный свидетель остается где-то сзади, в каком-то уголке его мозга, откуда смотрит и копит картины ужасов, чтобы увидеть их потом во сне.