Нил Шустерман - Серп

— Вы?! — воскликнул Роуэн с такой враждебностью, что становилось ясно: этих двоих связывает какая-то мрачная история.

— Я бы пришел раньше, но меня задержали… другие дела. — Серп не стал вдаваться в подробности, за что Цитра была ему очень благодарна. И все же зачем он здесь? Не к добру!

— Вы пригласили нас, чтобы выполоть! — Цитра не задавала вопрос, она констатировала факт в полном убеждении, что права. Но тут Роуэн сказал:

— По-моему, дело в чем-то другом.

Серп Фарадей не сделал ни единого движения, которое оборвало бы их жизни. Вместо этого он подвинул к себе свободное кресло и сел.

— Эту ложу мне предоставила директор театра. Люди свято верят, что если серпа задобрить, это поможет избежать прополки. Я не намеревался выполоть ее, но теперь она считает, что это благодаря ее подарку.

— Люди верят в то, во что хотят верить, — сказал Роуэн с такой убежденностью, что Цитра поняла — он почерпнул это из собственного опыта.

Фарадей указал на сцену:

— Сегодня мы увидим спектакль, трагедию человеческого безрассудства. А завтра, возможно, мы переживем ее наяву.

Занавес взвился, и серп не успел растолковать, что имел в виду.

В течение двух месяцев Роуэн был школьным парией, отверженным, изгнанным из высшего общества. Хотя обычно такие истории исчерпывают себя и постепенно сходят на нет, в данном случае так не произошло. Каждый футбольный матч сыпал свежую порцию соли на рану; а из-за того, что все игры их команда проигрывала, боль усиливалась вдвойне. Роуэн никогда не был особо популярен, но и объектом травли тоже не служил. Однако сейчас его постоянно загоняли в углы и били, били, били… Ему объявили бойкот, и даже друзья чурались его. Включая и Тайгера.

— Вина по ассоциации [2] Юридический термин, означающий, что человек может восприниматься как сообщник обвиняемого, если он замечен в более или менее тесных отношениях с фактическим обвиняемым, хотя при этом не имеет отношения к преступлению. , мужик, — объяснил Тайгер. — Я понимаю твою боль, но не хочу почувствовать ее на собственной шкуре.

— Какая прискорбная ситуация, — посетовал как-то директор, когда Роуэн в очередной раз сидел во время обеденного перерыва в медпункте, ожидая, пока заживут свежие ссадины. — Может, тебе стоило бы подумать о переводе в другую школу.

А потом пришел день, когда Роуэн не выдержал. Он вскочил на стол в школьной столовке и произнес ложь, которую все хотели от него услышать.

— Тот серп был мой дядя, — объявил он. — Это я подсказал ему выполоть Кола Уитлока.

Само собой, соученики поверили каждому его слову. Они загалдели и принялись кидаться в Роуэна едой. Тогда он сказал:

— К вашему сведению, мой дядя придет еще, и он попросил меня выбрать, кого выполоть следующим!

Еда мгновенно перестала летать. Гневные взоры погасли. Избиения чудесным образом прекратились. Пустоту, образовавшуюся вокруг Роуэна, заполнила… гм… пустота. Никто отныне не встречался с ним взглядом. Даже учителя, и те не смотрели на него, а некоторые начали ставить ему «А», когда он в действительности заслуживал «В» или «С». Роуэн чувствовал себя призраком, реющим в слепой зоне мира.

Дома все шло как обычно. Отчим в дела пасынка не вмешивался, а у матери других хлопот был полон рот, ей некогда было вникать в проблемы Роуэна. Они знали о происходящем в школе, но закрывали на это глаза по примеру тех родителей, которые, будучи не в силах справиться с проблемой, притворяются, что ее нет вовсе.

— Я хочу перевестись в другую школу, — сказал Роуэн матери, наконец прислушавшись к совету директора.

— Ну если ты считаешь, что так будет лучше… — ответила та равнодушно, и это безразличие больно кольнуло сына. Роуэн был почти уверен: скажи он ей, что покидает нормальное общество и присоединяется к секте тонистов, она ответит: «Ну если ты считаешь, что так будет лучше…»

Словом, когда пришло приглашение в оперу, ему было все равно, кто его послал. Это была отдушина, пусть только на один вечер.

Девушка, которую он встретил в ложе, отнеслась к нему довольно дружелюбно. Красивая, уверенная, из тех, что не сидят в одиночестве. Наверняка у нее есть парень, хотя она о нем и не упомянула. А потом заявился серп, и мир Роуэна опять окутался мраком. Этот человек — источник всех его бед! Роуэн с удовольствием перекинул бы его через перила ложи, если бы это сошло ему с рук. Но нападений на серпов общество не терпело. В наказание выпалывали всю семью. Такими суровыми мерами обеспечивалась безопасность почтенных служителей смерти.

По окончании спектакля серп Фарадей вручил каждому из них по карточке и дал четкие инструкции:

— Завтра ровно в девять часов вы оба придете на встречу со мной по этому адресу.

— А что сказать родителям про сегодняшний вечер? — спросила Цитра. Похоже, ее родителям было не все равно, где обретается их дочь.

— Говорите, что хотите. Главное для вас — прийти завтра, остальное не имеет значения.

По этому адресу находился Музей мирового искусства — лучший музей города. Он открывался только в десять, но охранник, увидев серпа, шагающего по ступеням главного входа, тут же отворил двери и впустил всех троих, не дожидаясь, пока его попросят.

— И здесь преимущества положения, — заметил серп Фарадей.

Они шли по залам с творениями старых мастеров в полном молчании, нарушаемом лишь звуком их шагов и редкими комментариями серпа: «Взгляните только, как Эль Греко пользуется контрастом, чтобы вызвать у зрителя эмоциональный отклик!», «Посмотрите, какое плавное движение на этой картине Рафаэля! Как оно придает экспрессии сюжету!», «А, Сёра! Пророческий пуантилизм за сотню лет до эпохи пикселей!»

Роуэн, не выдержав, наконец задал назревший вопрос:

— Какое все это имеет отношение к нам?

Серп Фарадей издал вздох легкого раздражения, хотя, несомненно, ожидал вопроса.

— Я даю вам уроки, которых вы не получите в школе.

— Значит, — заключила Цитра, — вы вырываете нас из обыденной жизни, чтобы преподать нам внеплановый урок по истории искусств? А это не разбазаривание вашего драгоценного времени?

Серп рассмеялся, и Роуэн пожалел, что это не он его рассмешил.

— Ну и что вам удалось понять на данный момент? — осведомился Фарадей.

Никто не ответил, поэтому он задал следующий вопрос:

— Как вы думаете, какой была бы наша беседа, если бы я привел вас не сюда, к старым мастерам, а в галерею с картинами постмортального периода?

— Наверно, — осмелился ответить Роуэн, — мы бы говорили о том, что современная живопись больше радует глаз. Она… ну, легче, что ли, беззаботнее…

— Как насчет «созданная без вдохновения»? — подсказал серп.