Дмитрий Федотов - Сказки мегаполиса

Долгое время было спокойно, пока однажды домовой Кузька, самый любознательный из них, регулярно следивший за местной прессой, не ошеломил всех сообщением о решении горисполкома на месте коммуналки построить гостиницу!

Известие вызвало тихую панику. Одни считали, что пора собирать пожитки и подаваться в деревню проситься у печных на содержание. А это, как известно, самое распоследнее дело, крайняя степень деквалификации домового! Другие, кто помоложе, рвались в бой, горели желанием помериться силами с официальными властями, предлагая самые экстремистские меры.

Разброд прекратил Архип Захарович. Он заявил, что как самый старший по возрасту и положению, принимает на себя всю ответственность и готов возглавить борьбу за дом. И не только потому, что это последнее их прибежище, но и по соображениям принципиальным: дом Елизара Бастрыгина — память о старом добром времени, и сохранить ее для потомков — их святой долг. Архип Захарович отправил Кузьку парламентером в исполком, но дальше секретарши тому пробиться не удалось. Между тем, почти всех жильцов выселили, а к дому пригнали кран с чугунной чушкой и бульдозер. Положение создалось угрожающее, и тогда было решено вынести вопрос на всенародное обсуждение.

— Тихо, друзья мои, угомонитесь! — изо всех сил колотил молотком Архип Захарович. — Так мы ничего нё придумаем!.. Эй, вы там, на комоде, оставьте в покое пудреницу, поросята!.. Серафим Гаврилыч, опять хозяйские конфеты таскаешь? Нехорошо!..

— А я што? — уличенный Серафим Гаврилович быстро сунул карамельку за щеку. — Я ж от табака отвыкаю! Все по науке, в журнале прописано.

— Ты ведь читать не умеешь, дядя! — крикнули с комода и пришлепнули лысину Серафима напудренной подушечкой.

— Апчхи!.. — душистое розовое облачко окутало домового, на галерке развеселились.

— Мне Кузьма Василич читал, — обиделся Серафим. — Как, мол, придет желание нюхнуть, сразу леденец в рот и соси, — он стянул с головы подушечку и пульнул обратно, вызвав новый приступ хохота.

— Тише! — повысил голос Архип Захарович. — Сегодня у нас один вопрос на повестке: как отстоять дом Елизара Матвеевича, светлая ему память!.. Прошу высказываться. Какие предложения?

— Пусть Варька лягушек своих из подпола уберет, спать невозможно!

— А Тит манной каши объелся! На огороде сидит, пугалом прикинулся — от референдума нашего отвиливает.

— Прошу говорить по существу, — строго напомнил председатель собрания.

— Деда Хипа, скажи, чтоб Тимка мне транзистор вернул! Я ж его по-честному — у огольцов в «чику» выиграл, а он врет, что я биту заговорил.

— Заговорил-заговорил! И пчелиным молоком смазал!

— А ну, цыц, шелупонь! — рассердился не на шутку Архип Захарович. — Все еще не дошло?.. Со дня на день по миру пойдем, ежели не придумаем чего. Соображаете? Строители у ворот!

Юнцы притихли, даже перестали болтать ногами.

— Может, еще разок в исполком наведаться? Сами бы, Архип Захарович, и сходили, — робко предложил Серафим, катая за щекой очередной леденец.

— Слыхал, что Кузьма Василич сказывал? — покачал головой Архип Захарович. — Там одни атеисты сидят. Запрут в психушку — и все дела.

— Да что с ними чикаться! — подпрыгнул на комоде Тимофей. — Подкараулить вечерком и карточку разрисовать, чтоб и с паспортом не узнали! Мы это с Филькой организуем!

— Вам бы только подраться, — поднял голос молчавший до сих пор Петр Игнатьевич, хранитель древних законов и традиций. — Забыли, что в нашем Кодексе записано?.. Домовым ка-те-го-ри-чес-ки запрещается наносить людям непосредственный вред.

— А ежели они сами скопытятся? — поинтересовался Филипп.

— Что не запрещено, то разрешено, — глубокомысленно изрек знаток и хранитель законов.

— Эх, мне бы маленькое болотце, — мечтательно произнесла Варька, — заманила бы миленьких и — поминай, как звали!

— Есть мысля! — щелкнул пальцами Филипп. — Отправим ихнего начальника поблудить в трех соснах, недельки на две, пущай проветрится!

— А когда возвернется, еще злобней будет, — высказал сомнение Серафим. — Тогда уж точно, без крыши останемся.

Придется, Филя, все-таки нам с тобой этим заняться, — повернулся Тимофей к дружку. — Сыграем в «коробочку»?

— А кто ему «пятый угол» покажет? — прогундосил тот.

— Тита с собой возьми, он дело туго знает — мастер!

— Только попробуйте! — пригрозил Кузька, сидевший до этого тихо и безучастно в уголке. — Я вам ухи-то живо пооткручиваю, и Тит не поможет!

— Так, — подвел черту Архип Захарович, — чую, что аргументы исчерпаны, фантазия истощилась, — и вдруг повернулся к хитро поглядывающему на всех Кузьке. — Ну-ка, Кузьма Василич, выкладывай! Я ведь слышу, как у тебя в голове мыслишка колготится, наружу просится. Давай-давай, выпущай!

Кузька выскочил кузнечиком на середину комнаты и подбоченился:

— Эха, стра-те-ги! — язвительно сплюнул он. — Пока вы тут молоко с печеньем трескали, мы с Кешей дельце провернули.

Кузька яростно поскребся и выудил из-за пазухи сонно упирающегося лесного клопа.

— Хватить дрыхнуть, Кеша, иди-ка, пожуй, — он сунул клопа усами в молоко, и тот принялся сразу громко хлюпать и причмокивать. — Намаялся, бедный, по замкам-от лазать. Поешь, родной, заслужил!

— Кузьма Василич, не томи, — взмолился Петр Игнатьевич.

— Не томи!.. Легко сказать, — куражился тот, чувствуя всеобщее внимание, — целый день на ногах, с голодухи чуть не помер: в ихних столовках окромя гастриту ничего не схватишь!

Кузька шмыгнул носом и начал загибать пальцы:

— Во-первых, мы с Кешей подчистили кое-какие бумажки в исполкоме — лишние буквочки, рискуя здоровьем, съел! Спаситель наш, благодетель, отпаивайся молочком, отпаивайся, — голос его задрожал от переполнявших чувств. — Ну и таперича наша коммуналка числится у их, как и следоват, самым что ни на есть ценным памятником. Во-вторых, я на всякий случай у построителей маненько покурочил сакаватор. Ну, тарахтелку, которой они удумали дом-от сносить, — пояснил Кузька. — Еще пужанул пару раз главного умника из реставрации, что ту бумагу с приговором подписывал. Ужо, почитай, готов, — он хихикнул и довольно прижмурил глаза. — Но все это так, мошкара и мелочь, — неожиданно закончил Кузька.

Жадно слушавшая аудитория недоуменно всплеснулась:

— Как мелочь?!.

— А так, — Кузька назидательно поднял сухой палец. — Перерешить могут обратно: одну бумажку написали, другую напишут — не уследишь. А чтоб сработало, надо… Как это у их называется?.. Поднять обчественность!

— Чего-о?!. — Тимофей с Филиппом едва не свалились с комода.

— Сильно тяжелая? — испугался Серафим Гаврилович.

— Пудов сто будет, — авторитетно поддакнул Петр Игнатьевич. — Одному не справиться, только — миром! Придется попыхтеть.