Геннадий Михеев - Карта русского неба

Мне рассказывали прошлого года в Москве (верно)

об одном студенте выключенном из университета

после московской студентской истории - что он

решился разбить почту и убить почтальона...

Из письма Ф.М. Достоевского М.Н. Каткову

Самопожертвование есть высший нравственный закон. Но единственное основание для самопожертвования есть бессмертие, вечность внутренней сущности человека.

Н.Я. Данилевский, "Россия и Европа"

Секретутка декана сообщила Максиму Староверову о том, что он де отчислен, с каким-то особенным чувством подлого торжества. Маленький начальник – большая мезантропия. Вот коз-за, наверное думает, исполнители всяких мерзостей пред богом не в ответе, банально думал Максим, идя пустыми коридорами факультета правоведения, а ведь эта особь – ровесница Максимовой сестры, драть такую надо, в смысле, ремнем. Жаркий, пропитанный смогом август, от засухи деревья сбрасывают листву. Необычно лениво, придерживающиеся тенечка как тараканы, передвигаются москвичи. Вот и ты, студент прохладной жизни, скоро превратишься в такого. Но ты же этого хотел! Вспомнилось: "А вдруг эта ваша вечность - комната с тараканами?" Москва - большой понтовый зал, набитый таракашками. Все снуют и важно шевелят усами.

Будучи недоюристом, Староверов прокручивал в голове варианты действий. Два хвоста, размышлял Максим еще утром - фигня. Вернутся препы с отпуска - пересдаст, извилины небось есть, Но удар пришелся как раз промеж ног: "У нас оптимизация, а на бюджетные места претендуют успевающие..." Знаем, в чем они успевают: занести. Судиться? С сильным не дерись, с богатым не судись. Есть второй вариант, известный всем: мзда. Десять штук евриков - и ты в дамках. Так и делают пацаны с Кавказа, а грызня научного гранита - лишняя опция. А чё: впрыгнет потом дитя гор в свой майбах - и к нормальной студенческой жизни, к тусне и прочей хирне. А у Староверова майбаха пока что нет, и вообще ничего нет. Поступал по уму, по честноку. Вылетел - по дурости, пораженный вирусом "итакпрокатит".

Придется... м-м-мда... мать не перенесет, ведь даже часть пенсии на погибшего при исполнении отца-железнодорожника сынуле переводит. Отец, говорят злые языки, по пьяной лавочке свой локомотив под откос пустил, разогнавшись на поворотной дуге. Какой русский не любит... Начальство пожалело семью, оформили как героический поступок. Вот и живет Максим в Первопрестольной за лже-подвиг предка. Сеструха боготворит Максима, думает, брат еще отличник и вообще... на доске позор... то бишь, почета висит. А брат в иных местах зависает.

Сестра... Маша, если верить слухам, сейчас работает у крутого, непонятно в каком статусе. Семья надеется: Макс получит диплом, закрепится, оперится - и вытащит мать с сестрою из зачуханного городка. Вот тогда Староверовы и заживут! Получается, все яйца в одну корзину положили. И по ним – серпом. Что угодно - только не возвращаться в город происхождения. Ртищево-мудищево, перекресток России. Уж лучше - в ад. Потому что на щите он не вернется при любом раскладе.

Максим и сам точно не зафиксировал, в какой момент расслабился. Надеялся, на таланте вылезет. На первых курсах блистал рефератами, участвовал в симпозиумах, работал над проектами. Звезда факультета. Сик транзит глория мунди. В принципе, можно было бы и на платном, шансы были. В прошлом году устроился мелким клерком в юридическую контору - обычная студенческая подработка - но весною ушел, гордыня взыграла. Все держат за омегу, понукают, а карьерные шансы имеют только блатные. Уже и мысли гуляли под кого-нибудь лечь. Ну-у-у не-е-ет! Максим как раз надеялся, подобрав хвосты, поискать работы в иных сегментах. А тут – жесткий кирдык.

В начале июля ездил домой. Родственники, друзья смотрели как на героя. Еще бы: одет в брэнды, говорит рассудительно и непонятно, глядит свысока. Пижон! Столичная штучка, мать-перемать. Маша глядела как влюбленная. Хотя, уже себе на уме. Что там у нее с крутым - великая тайна. Да и вся она стала какой-то… прибитой, что ли. Так и не поговорили по душам, вот ведь беда-то. Эх, Маша, Маша, думается иногда, а ведь твой вечный книжный герой Владимир Дубровский может не придет никогда.

Москву Максим презирает - и это мягко сказано. Исключение составляет подземка. Такое ощущение, что москвичи-таракашки, забиваясь в норки метрополитена, раскрепощаются в недрах подмосковья (с маленькой буквы) и становятся самими собой. То есть, существами с тараканьим мышлением. Но там, в организованной пассажиропотоками суете, во чреве планеты Земля, хорошо быть в одиночестве. Каждый сам себе крепость и никто до тебя не доеживается. К тому же хоть целый день катайся по цене одной поездки, не думая, что над тобою кишит Первопрестольная. Иногда в снах представляется, что ветка тянется до Ртищева. Конечная станция, с которой отправляются многие, а возвращаются только совсем уж потерпевшие крушение.

Почему-то захотелось выйти на "Достоевской". Однажды Максима потряс видоеряд оформления. Депрессивный - там даже Раскольников топором бабки... то есть, бабок рубит. А москвичи и гости столицы проходят равнодушные. Этот ж манифест в мраморе: "Наруби бабок - и живи спокойно!" Но мало кто умеет читать визуальные ряды буквально.

Стоя на "Достоевской" и наблюдая как подъезжающие поезда выплевывают одних пассажиров и заглатывают новых, Максим размышлял обо всем и практически ни о чем. Например, о том, что зря наверное играл в несогласного. Когда был всплеск активности креативного класса, участвовал в либералистических шествиях против всего плохого за все хорошее. Это ему было интересно прежде всего как будущему правоведу: понаблюдать за настроениями офисного планктона, собравшегося в стаю и, руководимого через соцсети опытными кукловодами. Имитация общественного движения – и все ради амбиций провинциалов, рвущихся к Олимпу по телам других. Распирало любопытство: сумеют ли ЭТИ сбацать в Москве майдан? Вероятно, наблюдали-то как раз за Максимом, и отчисление связано не с хвостами, а с эфэсбэ. Ну, это лишь версия. И сейчас не советский период – хуже.

К себе на улицу Чугунные ворота возвращаться не хотелось. Там они на пару с земляком Пашей Тихоновым, студентом Пироговского медунивера, снимают комнатушку. У них она называется "базой". Общаться с Пашей стало затруднительно. Вначале он был скромным провинциальным пареньком, чуточку ботаном, а теперь из него вырос закоренелый циник и пуританин. Наверняка к моменту начала самостоятельной практики разжиреет совсем. Цинизм - последствия медицинской среды, да к тому же Паша подрабатывает в патологоанатомическом отделении, что явно не добавляет позитивности. Оно конечно, что выросло, то выросло, но быть под прессом черной иронии и даже сарказма как-то неприкольно.