Максим Бондарчук - Я видел как плачут животные... [СИ]

— Нет, — ответил я, — ошибки быть не может. Там была огромная рептилия, гнавшаяся за ним сквозь плотный туман или смог. Он кричал, бежал со всех ног, но не успел добраться до безопасного места.

Фалькон встал со своего места, глубоко вдохнул, отчего его грудь раздулась до небывалых размеров, а после указал своей рукой на вид из окна.

— Посмотрите туда, мистер МакКомли, прямо в сердце этой черной, как смерть, бури, посмотрите на доклады ученых, если вы не верите собственным глазам и отказываетесь принимать простую истину — там, за пределами защитного купола, не может даже теоретически зародиться хоть какая-то жизнь, не говоря уже про рептилии размером с корову. Не может по определению. И вот сейчас, вы приходите ко мне и говорите, что виной всему, всем этим смертям, является нечто, отчего в страхе убегал человек? Не городите чепухи, МакКомли, я здесь не первый день и даже не первый год, уж кому-кому, а мне прекрасно известно, что и как тут может происходить, и если бы моих сил было бы достаточно, чтобы решить и эту проблему, я бы ни в коме случае не стал нуждаться в ваших услугах. Будьте добры, делайте свою работу и делайте ее хорошо, иначе мне придется отослать отчет на Землю с ни самыми лестными отзывами о проделанной вами работе.

Нет, он кричал. В его голосе не было слышно даже капельки раздражения. Скорее всего это напоминало простой холодный вывод, который он сумел сделать и вылил его мне на голову, словно холодный душ.

Фалькона можно было понять. Он боялся. Боялся потерять собственное место, боялся, что однажды его, вот как меня сейчас, будут отчитывать за плохую работу, говорить о его бездарности как руководителя, а потом, после всей словесной экзекуции, уволят, отправив доживать свой век на какую-нибудь богом забытую железную шахту.

— Эта планета — все, что у меня есть, мистер МакКомли. Я не могу ее потерять. Не могу! Просто поймите это. Она мне как дом, как старый автомобиль, который уже до боли осточертел, но все еще вызывает приступы ностальгии по былым временам, когда я, молодой и полный сил, давил на педаль газа и мчался вперед по дороге собственной жизни.

— Я лишь делаю свою работу, только и всего. — ответил я.

— Мне не известно как вы проникаете в головы людей и что при этом происходит у вас внутри, но сейчас это имеет посредственное значение — на кону моя работа на этой планете и я не хочу ее терять.

Он на секунду замолчал, но вскоре добавил.

— Мой отчет начальству должен быть направлен через неделю. И за это время мне необходимо выявить основную причину гибели всех этих людей и она не должна состоять из бреда и домыслов на тему существования гигантских рептилий. Поэтому будьте добры, приступайте к работе немедленно.

Самое страшное в моей работе было то, что воспоминания других людей никогда полностью не выветривались из мозга. Их частички, отдельные куски памяти так и оставались висеть внутри меня мертвым грузом, все сильнее скапливаясь и формируя некую форму завала, отравлявшего все внутри меня и медленно убивавшего.

Мой инструктор так однажды и сказал.

«… Наша короткая жизнь обусловлена вовсе не тем, что мы живем не по природным законам, о нет. Это просто недоразумение. Природа сама создала нас. Зачем? Наверное, в этом созрела определенная необходимость, нужда, понадобилось критическое и очень резкое изменение сознания и возможностей человека, чтобы будущее могло сформироваться и начать жить по новым законам. Мы живем слишком короткую жизнь не потому, что платим таким образом дань за врожденные способности — нас убивают воспоминания. Чужая память, как отравляющий снаряд, а мы — отряды химзащиты, влезающие в самую гущу вонючей субстанции, давно потерявшей свой блеск, и роемся в ней, дабы отыскать последнюю ценнейшую информацию. И как бы защита не была организованна и не применялась нами в подобных ситуациях, нет-нет, а капельки этой „радиации“ остаются на нашей коже. Потом их становится больше, больше, концентрация начинает постепенно превышать все допустимые нормы, пока в конце-концов не становится губительной для нашего организма. Мы умираем в объятии чужих воспоминаний не в силах что-то им противопоставить. Вот наша судьба и от нее нельзя уйти.»

Всем нам свойственно чувство неизбежного, но еще более каждому из нас присуще желание уйти от неминуемого рока. Постараться спастись, не дав судьбе исполнить задуманное.

Было множество способов избавляться от негативных последствий проникновения в память чужого человека. Кто-то читал молитвы, кто-то использовал химические средства, дабы отчиститься от них, были различные методики, медицинские препараты и многое другое, но эффект их варьировался от двадцати до сорока процентов, не давая желаемого очищения. Они копились внутри нас. Мы видели их наяву, они мерещились нам в обычной жизни, прорываясь сквозь невидимый барьер и как лишний и чужой кадр из постороннего фильма, появлялись перед глазами. Но больше всего их сила проявлялась во сне. Там царил другой мир, их мир. Жизнь сотен людей кошмарами проходила перед моими глазами. Они никогда не давали покоя, не оставляли меня наедине, входя бесцеремонно в мои сновидения так, как когда-то я входил в память их бывших владельцев.

С тех пор ровным счетом ничего не поменялось. Усилилось лишь воздействие этих остатков на мое сознание. Я плохо спал, практически сведя на нет отдых до двух часов в день, проводя его в полусознательном состоянии — так они не могли до мен добраться. Но время от времени моя защита давала сбой и я проваливался в глубокую сонную яму, где меня ждали они. Набрасываясь на мой истощенной и ослабший после «процедуры» мозг, они, как голодные шакалы, терзали его, заставляя прокручивать все, что когда-то было вынуто мной из голов сотен людей, имен которых я толком никогда и не знал.

Я вскочил с кровати в тот самый момент, когда предсмертный крик одной из них вонзился мне в уши. Вскочил на ноги и не заметил, что передо мной стояла чья-то фигура, скрытая черной вуалью, пропавшей лишь после нескольких минут.

Света ничего не могла сказать. Ее взгляд был испуган от увиденного, а тело, хрупкое женское тело, тряслось, готовясь броситься наутек.

Потом я понял, что кричал во сне я сам.

Не знаю как мне удалось все объяснить, но прошло время, чтобы она и я наконец заговорили друг с другом. Мы сели за один стол (точнее за единственный, что был поставлен в моей маленькой комнатушке) и стал пить принесенный женщиной чай. Разлитый из термоса (боже, какой же это старый способ сохранения тепла!), он все еще был довольно горяч, хотя порядком остыл для того, чтобы его можно было пить без опасений обжечься.

— У тебя всегда так? — осторожно спросила Света.