Александр Михайловский - Второй год новой эры

Мадам Марина опять принялась меня гладить.

– Глупышка… – тихо сказало она, – в чем же проблема? Вон Гуг – отец твоего ребенка, влюблен в тебя как сумасшедший, аж похудел от безответных чувств… – она хихикнула.

– Похудел? – заинтересовалась я, вмиг прекратив свое нытье, – что, в самом деле?

– Ну да! – засмеялась подруга. – Неужели ты не видишь? Он, бедный, совсем уже отчаялся! И так к тебе, и этак, со словами и без слов… Ходит мрачный, все вздыхает и грустит. Уже всем его жалко, одна ты такая бессердечная! – она засмеялась, и отчего-то мне тоже вдруг стало весело – ох уж эти перепады настроения…

– Впрочем, Люся, я тебя больше на замужество уговаривать не буду, – сказала она, посерьезнев. – У нас говорят – «Человек сам кузнец своего счастья», поэтому не вижу смысла продолжать попытки сделать тебя счастливой. Можешь и дальше сдерживать свои желания, обходиться без семьи, без секса и без мужской заботы.

– Счастливой? – воскликнула я. – В гареме?!

– Люся, Люся… – укоризненно покачала головой мадам Марина. – Ну гарем, ну и что? Ты пойми – это не извращение, а необходимость, способ поддержать порядок в нашем обществе, оптимальный вид семейного сожительства в данных условиях. Нужно лишь слегка изменить свое мировоззрение под местные реалии. Конечно, для этого надо иметь гибкий разум, чего у тебя, Люсенька, я, к сожалению, не наблюдаю… Но советую присмотреться к другим семьям. Посмотри, как дружно они живут. Жены ладят друг с другом – все они словно сестры меж собой. А посмотри на Слепцову… Она морально созрела для того, чтобы вступить в брак, и подходит к этому с совершенно трезвой головой. Она не мучается сомнениями, он активна, довольна и рассудительна. Собственно, в приоритет она ставила именно статус замужней женщины, и по большому счету у нее не было особых предпочтений среди наших мужчин. Так что женсовет решил, что она станет женой Валеры, а не Андрея Викторовича, как она думала вначале. В этом смысле тебе повезло гораздо больше – у тебя с Гугом есть страсть! Согласись, это многое значит. Кроме того, не забывай, что у тебя будут еще и привилегии – ты же станешь старшей женой и возлюбленной королевой своего короля! Все получишь, о чем мечтаешь – и заботу, и внимание, и жаркий секс по ночам… Впрочем… – она нахмурилась, – что-то я опять взялась тебя уговаривать – прости, это я по привычке. Нет, не ходи замуж за Гуга. Ты его не любишь. Он для тебя слишком молодой. Ты не сможешь быть старшей женой и руководить остальными женами. Твоему ребенку не нужен отец. Ты сильная, ты и одна справишься. Без мужчины вполне обойдешься…

Мне стало стыдно. В этот момент я была наиболее близка к тому, чтобы принять решение вступить в брак. Когда она произнесла вслух мои же собственные мысли, я вдруг поняла, как глупо и неубедительно это звучит. А Марина после небольшой паузы продолжила задумчивым тоном:

– Жалко мне Гуга, честно говоря… Красавец, умница, ловок, силен. Хоть он и примитивен, конечно, по нашим меркам, но у него тонко чувствующая душа… Он способен оценить прекрасное… Не правда ли, Люся?

Она смотрела на меня внимательно, свесив голову и прищурившись. И вдруг мне отчетливо вспомнилось, как Гуг смотрел на меня, когда я читала Верлена… Боже мой… Мадам Марина права. Он не примитивный дикарь. Он чувствует все глубокое и настоящее… До него доходят все оттенки эмоций, переданные только голосом и жестикуляцией… Он способен уловить малейшие нюансы – да-да, я это интуитивно почувствовала еще тогда, когда учила его сексуальным премудростям…

Я вскочила.

– Что, пойдешь его искать? – ровным голосом поинтересовалась мадам Марина, так, как будто это было само собой разумеющееся.

Я только молча кивнула в ответ. Сейчас или никогда.

12 апреля 2-го года Миссии. Четверг. Полдень. Дом на Холме

Марина Жебровская

Иногда мне кажется, что я схожу с ума. От одиночества, от отчаяния. Какая-то черная бездна засасывает меня… И все больше я ненавижу этих русских, которые так поступили со мной. Одно хорошо – с приходом теплых дней плечо почти перестало болеть. Но я говорю, что оно все еще сильно болит, чтобы меня не поставили на тяжелую работу. Впрочем, занятие мне все же нашли. Теперь, когда сошел снег, вся земля вокруг дома оказалась испещренной кучками оттаявшего собачьего дерьма, которое зимой, будучи зарытым в снег, не пахло и не мозолило глаза. Так вот, Петрович молча сунул мне в руки лопату с граблями и показал фронт работ. И теперь я, проклиная все на свете, чищу территорию вокруг жилища. Я бы не сказала, что это слишком тяжелая работа, но какая унизительная! Причем собаки, продукты жизнедеятельности которых я убираю, отчего-то невзлюбили меня и то и дело облаивают, пробегая мимо. С каким бы удовольствием я побила бы их камнями! Чтоб завизжали от боли и не смели больше ко мне приближаться…

И не только собаки, вообще все ненавидят и чураются меня, и даже проклятые дикарки, случайно сталкиваясь со мной, торопятся побыстрее уйти подальше, словно я прокаженная.

Нависающее надо мной отсроченное наказание не дает мне спокойно дышать. Часто мне снятся кошмары – будто я, изгнанная из племени, бреду по сумрачному лесу, и со всех сторон на меня смотрят чьи-то недобрые глаза… Моя жизнь висит на волоске! Мгновение – и меня растерзают, и меня не станет, и никто, никто не вспомнит обо мне…

Но пока что я в племени, а пока я здесь, опасность быть съеденной дикими зверями мне не грозит. Меня кормят, но я уже не ощущаю себя членом этого общества. Я вроде бы здесь, и в то же время меня будто нет. Я не более чем призрак… Меня попросту не замечают.

И неуклонно приближается тот момент, когда окончательно решится моя судьба. Но как же не хочется умирать! Что мне нужно сделать для того, чтобы меня оставили в племени? Что им нужно, этим проклятым русским? Мое раскаяние? Но я не чувствую раскаяния. Мне только жаль, что я не была осторожна. Я хотела было подстроить нечто такое, чтобы выглядеть героем в глазах других, но вот убейте меня – ничего путного не лезет в голову. Вообще все мои мысли словно одеревенели, я ищу выход и не могу его найти! И это просто кошмарно.

Что мне остается? Только проклинать свою судьбу, свою глупость, русских и Каменный Век. Я совершенно бессильна что-либо изменить, и могу надеяться лишь на удачу. Хотя даже приблизительно не могу себе представить, что эта самая удача могла бы означать в моем случае…

Меня уже давно не держат взаперти и не водят под конвоем. Мне даже милостиво разрешили поучаствовать в празднике Весны! День Нового Солнца – так они его назвали. Что ж, концерт я посмотрела не без некоторого скептического любопытства. Жалкая самодеятельность под руководством Слепцовой меня не особо впечатлила. Дурацкие забавы! Но дикаркам понравилось. Мне же стало немного интересно только под конец – когда выступила Люси. Вот уж не ожидала я от нее… Удивила она меня изрядно. Я-то думала, что она чертова приспособленка, ищущая привилегий и теплого местечка, а она, оказывается, прямо прониклась к этим русским! Сама почти стала одной из них. Но выступила она хорошо, не могу не признать. Сорвала бурю оваций… Надо же – в качестве училки она была совсем другая… Скучная, сухая, занудливая, придирчивая и высокомерная. Куда только делось все это? Люси прежняя и Люси теперешняя – словно два совершенно разных человека. И, похоже, настоящий – как раз, тот, что сейчас на сцене читает Верлена. Не подозревала я в Люси такого артистизма. Для кого она так старается? Уж не для своего ли туземца? Ха-ха, можно подумать, он понимает французский язык! А вообще я с интересом за ним наблюдала во время выступления нашей блистательной мадмуазель. Он ее просто пожирал глазами, и – что за наваждение – мне показалось, что он все понимает в этих стихах. Но ведь этого не может быть. Он просто смотрел на суку Люси, в это время хотел ей вдуть. Жених! А она-то, поди ж ты, еще и цену себе набивает!