Александр Михайловский - Второй год новой эры

А вот Айнур и ее подруге Зыле, которые так же просили о том же, во вступлении в эту семью было отказано. Против выступили Дара и Мара, проявив запрещенное в племени Огня чувство ревности. Я уже хотела было возмутиться таким эгоизмом, ведь если я повышала семье статус, то в молодых «волчицах» сестры видели только источник проблем. Но Лиза сказала, что у Айнур и Зыли есть возможность изменить это решение и если они действительно хотят стать Валере добрыми женами, то они этой возможностью обязательно воспользуются.

Тогда же и там же

Люси д`Аркур – медсестра, пока еще свободная женщина и уже совсем не феминистка.

Вот уже и апрель. Последнее время я пребываю в странном состоянии. Мне хочется то плакать, то, наоборот, беспричинно смеяться. Мадам Марина говорит, что это все гормоны. Она вообще находит всему самое простое объяснение – и я люблю в ней это качество. Сама же я, по ее же словам, вечно все усложняю.

– В этом твоя проблема, Люся, – как-то сказала мне она. – Ты много думаешь, ища черную кошку в темной комнате, в то время как ее там может и не быть.

– Что ты имеешь в виду, мадам Марина?

– Тебе кажется, что твои внутренние установки, которые ты и считаешь стержнем, основой своей личности – это нечто непоколебимое, такая абсолютная данность…

– Я не совсем понимаю…

– Брось, Люся, – усмехнулась мадам Марина, – ты достаточно хорошо выучила русский язык, чтобы понять, о чем я толкую…

Я задумалась. Да, мне были понятны ее слова, но все же смысл сказанной фразы безнадежно ускользал от меня. Мне были нужны пояснения.

– Но я… ведь я больше не придерживаюсь идей феминизма, мадам Марина, мой образ мыслей изменился… – сказала я.

– То, что он изменился, еще не значит, что он направился в правильное русло, – сказала она.

– Разве он течет в неправильном направлении? – искренне удивилась и огорчилась я. – Это не так. Мне сейчас жить гораздо легче, я лучше понимаю людей, я развиваю в себе новые грани, и думаю, что имею некоторую перспективу… – выдала я весьма сложное построение, втайне гордясь, что умею выразить по-русски почти любую мысль. Впрочем, иногда это получалось немного коряво – но все из-за особенностей этого языка, ведь я давно подметила, что можно выразиться грамматически правильно, но звучать это будет нелепо. Вот и сейчас я интуитивно чувствовала, что все-таки не полностью выразила словами то, что имела в виду. К счастью, мадам Марина всегда понимала меня правильно.

– Да, это все так, – согласилась она, – но это касается внешней стороны, то есть твоих взаимоотношений с другими, взаимодействия с окружающей действительностью. Но изменились ли твои отношения с самой собой? Как ты воспринимаешь себя – там, внутри своего я? Есть ли у тебя в душе гармония? Умеешь ли ты слушать себя? Или ты по привычке глушишь внутренний голос? Твои чувства, эмоции, желания… Как ты управляешься с ними? Приказываешь им сидеть тихо, чтобы чего не вышло?

Она смотрела прямо мне в глаз – так, что мне даже пришлось отвести взгляд. Ее слова – все до единого – попадали точно в цель, и со мной происходило именно то, чего она добивалась. Ну что ж – мне придется защищаться… Вот только не знаю, хватит ли у меня аргументов. Если не хватит – значит, придется признать ее правоту, как, собственно, бывало почти всегда.

– Мадам Марина… Знаешь, я считаю, что эмоции, чувства и желания надо держать в узде. Да, я поняла то, что феминизм не универсален, но мой жизненный опыт, в том числе и приобретенный под влиянием феминистских идей, многому меня научил. Нельзя слепо следовать за своими желаниями – это не приводит ни к чему хорошему…

– Ты имеешь в виду вот это? – голос ее был чуть более резок, чем обычно; она показала глазами на мой живот, который все еще оставался плоским.

Я промолчала, тут же устыдившись того, что сказала. Нет, я вовсе не подразумевала, что беременность – это дурно и нехорошо. Просто когда она незапланированная, это… в общем, это говорит о том, что я вела себя неправильно, что подтверждает правоту моих слов о том, что нельзя поддаваться чувствам и желаниям.

Я осторожно подбирала слова, чтобы объяснить мадам Марине все это, но говорить мне не потребовалось – конечно же, она и так поняла меня.

– Послушай, Люся… – она села со мной рядом и обняла меня за плечи. – У тебя в голове невообразимый бардак… Видимо, он образовался после того, как ты выгнала оттуда свой стройный, удобный и упорядоченный феминизм; ты теперь, так сказать, «нищая духом». И ты цепляешься хоть за что-нибудь, лишь бы сохранить иллюзию внутренней целостности. Но самом деле ты не примирилась с действительностью. Просто приспособилась, а это невелика победа над собой. Ведь, признайся, нет мира у тебя в душе? Правда? Тебе страшно и холодно? Чувствуешь себя одинокой? Бедная ты моя глупышка… – она еще крепче обняла меня и теперь ласково похлопывала по плечу, словно успокаивала нервного ребенка.

И от этого у меня закололо в носу, и я непроизвольно загримасничала, пытаясь удержать ту лавину нахлынувших чувств, что готовы были прорвать плотину внешней сдержанности. Но я не удержала ее. Я заплакала. Меня сотрясали рыдания, и я просто физически чувствовала, как с плеч моих скатывается огромный груз… Я всхлипывала, слезы ручьем катились из глаз – но в это же время я ощущала упоительную эйфорию. Марина, моя любимая подруга, мой замечательный психотерапевт, открыла мне глаза на мою проблему. И теперь, с открытыми глазами, ее было решить гораздо легче.

– Мадам Марина… – хлюпала я носом, уткнувшись в плечо подруги, – это все правда… Мне холодно и одиноко, и страшно, и тревожно… Я думала, из-за беременности, но теперь уверена, что нет… А почему, мадам Марина? И что мне делать? Ты же мне поможешь, да?

– Конечно, дорогая, я тебе помогу… – утешала она меня, вытирая мне слезу кусочком марли, подвернувшимся под руку, – вот тебе же легче сейчас? Потому что ты вылила свою эмоцию. В голове прояснилось, правда? Конечно же, прояснилось… Теперь, дорогая, ты на все сможешь посмотреть по-другому… Давай-ка разберемся, что с тобой происходит и как с этим бороться… Расскажи мне, только правду – чего ты хочешь?

– Вообще? Или прямо сейчас?

– И вообще, и прямо сейчас.

– Ну… – я шмыгнула носом, уже успокаиваясь, – сейчас я ничего особенного не хочу… Ну, может быть, чуть позже чаю с теми кислыми ягодами, которые, помнишь, мы осенью собирали… А вообще… – я сделала паузу – важно было подобрать правильные слова, – хочу свой очаг, мужчину рядом, поцелуев и секса! Внимания, нежности, заботы… Чтобы он спрашивал, как ты меня: «Чего ты хочешь, милая?» И приносил все, что я пожелаю… И чтобы гладил животик, и слушал чтобы, не шевелится ли малыш, и чтоб разговаривал с ним, и чтобы мы вместе имя придумывали… Ууу… – расчувствовавшись от собственных слов, заплакала я снова.