Александр Михайловский - Второй год новой эры

И делал он это не только в пику Фроренс и Сесиль, открывших на него охоту, но и потому, что решил начать формирование своей семьи с той ее части, которую он сможет взять с собой в морское путешествие. К тому же все три полуафриканки, как он убедился в ходе банного мероприятия, обладали хорошо сложенными фигурами и покладистыми характерами. К тому же, если присмотреться, за исключением кожи кофейного оттенка, остальные черты у девушек были вполне европейские. И хоть там, в своем времени, Виктор даже и не глянул бы на смуглокожих красавиц, то теперь, когда и вожди и их наследник (Антон-младший) имеют в составе своих семей по несколько жен того же темного происхождения, он окончательно убедился, что никто не считает это зазорным, даже наоборот. В хозяйстве они вполне полезны и спать с ними тоже наверняка приятно, потому что на ощупь кожа у них гладкая и шелковистая…

Виктору уже рассказали историю о том, как женщины племени, которое впало в грех людоедства, были условно умерщвлены шаманом Петровичем в ходе сложного магического обряда, а потом возрождены к жизни уже очищенными от скверны, под новыми именами. Сам Виктор мысленно называл Сергея Петровича не шаман, а бишоп, то есть епископ. А как еще называть человека, который проводит духовные обряды и церемонии во время всех праздников, свадеб и похорон? И вот уже год смуглые женщины являются составной частью племени Огня, и с тех пор на них никто не жаловался, что означало, что обряд изгнания сатаны епископ Петровичем провел качественно, и зло навсегда покинуло души этих женщин.

Правда, поначалу Виктор не понимал, почему духовный отец племени сумел очистить от скверны целое племя дикарок, но не сумел справиться с одной спесивой полячкой. Но потом он вспомнил, что и по правилам католической церкви для успешного спасения души грешник должен был сначала раскаяться, а Жебровская не желала раскаиваться, она не сделала бы этого даже перед угрозой сожжения на костре. Держи карман шире – раскается она. Она и в львиной пасти, должно быть, не жалела ни о чем содеянном. Таких людей уже ничего не исправит.

Одним словом, решив, что раз сатана был изгнан качественно и ничего ему не мешает взять одну из трех полуафриканок в жены, Виктор пошел к Сергею Петровичу и имел длинный разговор – сначала только с ним, потом с ним и с его главной женой Лялей. В результате обалдевшему Виктору предложили жениться не на одной, а сразу на всех трех смуглых подружках, тем более что те и сами были не против. Одним словом, в результате короткой церемонии Виктор де Легран стал семейным человеком, Алитэ-Алина, Салитэ-Салина и Заилэ-Зося обзавелись мужем, на «Отважном» тремя матросами-юнгами стало больше, а две главные претендентки-француженки остались ни с чем, по крайней мере пока, до окончания сезона плаваний.

И вообще, когда все кончилось, Виктор признался мадам Люси, что его оттолкнули слишком агрессивные ухаживания этих двух особ, напомнивших ему дикарку Тэю, которая только так валяла его под кустом в свое удовольствие. И вся-то разница в том, что Тэя была грязная и вонючая, в грубой рубахе и штанах из шкур, а эти две – чисто вымытые, в поношенной, но выстиранной одежде, пахнущие самодельным мылом с отдушкой из сосновой хвои. Полуафриканки тоже чистые, и пахнут ничуть не хуже, зато не навязывают себя, повисая у мужчины на шее.

Ситуация в семье Петровича тоже разрешилась благополучно. В результате совместного похода в баню главная жена Ляля сменила гнев на милость и разрешила Сабине Вилар присоединиться к их семейству на правах рядовой жены, тут же сказав, что, по крайней мере, в Корнуолл француженка отправится вместе с ними. Забот в этом походе будет много и дел хватит на всех. Отсюда и три новые полуафриканских жены Виктора Леграна. Ведь плывут они не в гости к друзьям Северным Оленям, у которых всегда можно найти помощь, а в дикий край, где и человеческого населения на данный момент, наверное, нет.

Одним словом, отчаливал от пристани «Отважный» тяжко перегруженным людьми. Рабочая команда из волчиц и половина полуафриканских матросок пока размещались в грузовом трюме – там, где потом сложат корзины с добытым касситеритом. В тесноте, да не в обиде, тем более что уже сегодня вечером рабочая команда вместе со всеми припасами выгрузится в устье Гаронны, где с утра приступит к работе. Но никто не опечалился этим обстоятельством. Сергей-младший считал самостоятельное задание своеобразным посвящением в младшие вожди и был этим очень горд, волчицы тоже думали, что это задание – знак доверия и повышения статуса, а Катюха… Катюха идет туда, куда идет ее муж, а то он скажет, что даст ей в бубен – и на этом все закончится. Такая уж Катя женщина, иначе с ней никак не получается.

А кого интересует, что думает человек, сознательно отстранившийся от общественной жизни и погрузившийся в бабские дрязги? Там, на свободе, она, быть может, наконец сгонит два появившихся за зиму лишних подбородка, подтянет талию и поймет, что если она продолжит быть такой дурой, то свято место долго пусто не будет и ее Сергей найдет себе новую главную и любимую жену, хотя бы из тех же француженок. А то сколько можно терпеть изо дня в день постоянные плаксивые скандалы, когда вообще непонятно, кто вопит громче – пятимесячный Роман или его восемнадцатилетняя мамаша. Все ей не так, причем как раз в те моменты, когда остальные довольны…

Тем временем, пока Катя тихо лила слезы (потому что муж велел ей заткнуться и не позорить его безобразным скандалом), «Отважный» с палубой, забитой людьми, вышел из устья Ближнего и, повернув вниз по течению, под мотором при спущенных парусах, побежал по направлению к морю. Плавание в Корнуолл за касситеритом началось.

12 июня 2-го года Миссии. Утро. Вторник. Серебрянный берег у устья Гаронны

Катя Харькова, старшая жена Сергея-младшего.

И нафига мне все это сдалось? Я-то думала – вот рожу ребенка, и мой муж будет пылинки с меня сдувать, баловать и капризы исполнять… Не тут-то было! Он вообще потерял ко мне всякий интерес. Ну еще бы – кругом конкуренция в виде молодых туземочек… Как я их всех возненавидела с некоторых пор! Ходят вокруг моего мужа, сиськами трясут, голыми ляжками сверкают, еще и глазки строят! У кого только научились? Или это у них врожденное умение? Словом, я пребываю в постоянном напряжении, все время вынуждена следить за мужем, как бы он слишком не увлекся кем-нибудь из них… Впрочем, все мои усилия, наверное, напрасны. Как бы я его ни контролировала, за его мыслями я проследить не в состоянии. К тому же он у меня обычный парень – ту, то есть самец, у которого вполне естественная реакция на красивое женское тело… А увлекаться женским полом в нашем племени не запрещается, а даже поощряется… Я уж пыталась смириться с этим, но вот все время преследует меня опасение, что он полюбит кого-то сильнее, чем меня… Куда уж мне тягаться с этими дикими штучками! Беременность с родами не очень хорошо сказались на моей фигуре. Правда, Сергей меня утешает, что, мол, «ничего, похудеешь!», но это слабое утешение. Я ему, наверное, разонравилась, и от этого я постоянно переживаю и ем еще больше… Марина Витальевна тоже смотрит на меня неодобрительно и говорит: «Тебе, мамаша, нужно побольше физической активности! Раздобрела ты за последнее время… Вон какая задница, а ряшка-то! Ты давай худей, мать, а то смотри…» Что «смотри», она не договаривает, но я уверена, что она имеет в виду, что мой муж меня разлюбит… Да-да, не иначе. И по-моему, все так думают, и за глаза насмешничают надо мной, и строят предположения, когда же это произойдет… О ужас! Я оказалась в какой-то безвыходной ситуации, в замкнутом круге. Муж равнодушен – надо похудеть, похудеть не могу – от переживаний много ем. Тут Ляля мне сказала, что дело не во внешности, что любят за душевные качества; уж не знаю к чему это она, но я задумалась над ее словами. Разве у меня плохие душевные качества?! Я мужа люблю, в огонь и воду за ним пойду, я хорошая мать – мой ребенок ухожен и я всегда с ним. Я вообще не могу доверить своего сына никому другому. Мне кажется, что за ним не досмотрят, уронят там или он подавится, или грязное в руки возьмет… День и ночь меня преследует опасение, что мой Ромочка может простудиться, или заразится глистами, или порежется, или его поцарапает кошка… Я уже вся извелась от своего беспокойства. Никогда не думала, что с детьми так тяжело… А как представлю, что у некоторых туземок не по одному ребенку, так мне аж дурно становится. Не хочу больше рожать! Это просто ад какой-то, хотя малыш, конечно, радует и умиляет. Ничего нет на свете приятней, чем прижимать к себе теплый родной комочек, слушать его сопение, видеть его беззубую улыбку… Ну вот как я могу дать такое сокровище кому-то из туземок? А они вообще руки мыть не забывают?! Да, я устаю, конечно, но зато душа моя за ребенка спокойна, потому что он всегда со мной. Но вот моей душе больно оттого, что мой муж, Ромочкин папа, сыном почти не интересуется. Он, видите ли, весь в делах, не до этого ему, а чуть начинаю высказывать свое недовольство, так сразу морщится и говорит: «Ну перестань, Катюха, гундеть… Да нужен мне сын, нужен! Я же вот играю с ним, занимаюсь, чего тебе еще надо?»