Андрей Лазарчук - Мост Ватерлоо [компиляция]

Он вынырнул. Раскрытые глаза его жадно глотнули реального, не воображаемого, света, дневного света, приглушённого плотными шторами. Некоторое время он дышал этим светом, упивался им, упивался сознанием, что вот он лежит на крашеном гладком полу, что это утро, что затекла нога, что сон кончился, что всё поправимо… Потом обратил внимание на тлеющий торшер. Не вставая с пола, дотянулся до шнурка с кисточкой, выключил.

Боже, как болит голова! Просто разламывается голова. Кого же он вчера пригласил? Сан Саныча? Нет, что это он! Сан Саныча же увезли! Значит, Лёню… Тут Вавочку прострелило жуткой мыслью: а вдруг что повреждено из мебели! Мысль эта подбросила его с пола, и Вавочка приглушённо взвыл от усилившейся головной боли. Гримасничая и стараясь не двигать разламывающейся головой, добрался до окна и двумя по возможности плавными движениями, отдавшимися всё же в затылке, отдёрнул шторы.

Тут он обнаружил, что стоит у окна нагишом, вздрогнул и обернулся.

На коврике возле поваленного кресла скорчившись, как зародыш, спал голый человек. Что Вавочку напугало больше: неизвестно как попавший в квартиру незнакомец или же перевёрнутое кресло — сказать трудно. Во всяком случае, бросился он сначала к креслу и, осмотрев, с облегчением выдохнул. Цело. И тут только дошло, что кресло-то — ерунда, а вот почему здесь этот? Откуда взялся? Почему голый? Что здесь происходило наконец?

В больной голове Вавочки взвыло сновидение. Но это было утро, нормальное утро, знакомая комната, где, кроме перевёрнутого кресла, ничто даже и не напоминало о вчерашнем дебоше, тем более что Вавочка уже вспомнил точно: никакого дебоша вчера не было! Был просто дурацкий сон…

Да, но спящий…

Спящий подёргивался и поскуливал по-щенячьи. Крысиная, слепая (глаза закрыты) мордочка, хлипкая грудь, обильно заросшие ноги… Вавочка с опаской всмотрелся и вдруг, охнув, попятился, чувствуя, как нарастает, подпирая горло, давешнее паническое желание — запихнуть, убрать, спрятать куда-нибудь, избавиться любой ценой…

Да не может же этого быть!

Вавочка решительно шагнул вперёд с твёрдым намерением растолкать грубейшим образом и спросить, какого чёрта, но тут подёргивания спящего перешли в корчи, а поскуливания — в откровенный визг.

— Нет! — закричал спящий. — Не надо! Закройте!..

Он дёрнулся ещё раз и открыл невидящие сумасшедшие глаза.

Он вынырнул. Он ошалел от обилия света — не сумеречного, зыбкого света снов, а настоящего — утреннего, жёлтого, почти осязаемого света. Некоторое время он дышал этим светом, упивался им, упивался сознанием, что вот он лежит на коврике, что это утро, что на бедре — рубчатый оттиск верёвочного плетения, что сон кончился, что всё поправимо…

Боже, как болит голова! Как разламывается голова! Кого же он вчера пригласил? Неужели Сан Саныча?.. И Вавочку прострелило жуткой мыслью: а вдруг что повреждено из мебели! Он сделал попытку встать, надавила головная боль, и вот тут-то Вавочка и увидел в двух шагах от себя чьи-то голые волосатые ноги. А в следующую секунду, он уяснил, что и сам абсолютно гол. Что здесь происходило?

Гримасничая и стараясь помедленнее двигать разламывающейся головой — сел. Всмотрелся. Перед ним бесстыдно стоял нагишом какой-то совершенно омерзительный тип. Причём дело было даже не в крысиной мордочке и даже не в том, что мордочка эта так и вихлялась, гримасничая — становясь то грозной, то испуганной, то вообще пёс её знает какой… Дело было в том, что…

Вавочка охнул и отшатнулся. Взвыло сновидение, заклубилась полупрозрачная муть. Его подбросило с пола, поставило на ноги и швырнуло на незнакомца. Тот отскочил в испуге. Вавочка оглянулся, ища поддержки, и малость пришёл в себя. Это был не сон. Это было утро. За окном — гулкий двор, и в нём — отзвуки давно пробудившегося города. И тем не менее в двух шагах перед Вавочкой стоял и смотрел на него во все глаза голый незнакомец, как две капли воды похожий на самого Вавочку.

— Не понял… — изумлённо и отчётливо произнесли во внезапно гулкой и вроде бы даже переставшей болеть голове. — Не по-нял!..

Вавочка уже разомкнул пересохшие губы, чтобы произнести это вслух, когда заметил, что тот, напротив, тоже раскрыл рот — причём явно с той же целью.

Кожа от ненависти плотно облегла лицо.

— З-заткнись! — выпалили оба одновременно.

Мгновенно сделалось до такой степени противно, что и словами не передашь. Захотелось плюнуть, повернуться и уйти, чтобы не видеть этой рожи. Тот, что напротив, метнулся вправо и, обойдя шарахнувшегося Вавочку, скрылся в проёме. В кухню, значит, ушёл.

Некоторое время (секунд пять, не больше) Вавочка пребывал в замешательстве: победа или поражение? С одной стороны, ушёл-то он, а не Вавочка, а если с другой: опять же догадался-то уйти не Вавочка, а он… Стоп! А вдруг он на кухне чего-нибудь… Присмотреть надо, немедля присмотреть…

С этим дурацким вертящимся «присмотреть» Вавочка подкрался к дверному проёму — и словно в зеркало заглянул. Надо полагать, тому, что в кухне, тоже невзначай подумалось: дескать, а вдруг этот, в комнате, чего-нибудь… Оба плюнули и разлетелись по исходным позициям.

Вавочка сел на пребывающую в беспорядке кровать и начал мыслить. Соображать начал. Ничего что-то не соображалось — не мозг, а злокачественная опухоль какая-то.

Наконец пришла не то чтобы мысль — решение пришло: надо одеться. Пусть он, голый-то, с ним одетым поговорит! Хоть какое-то, а преимущество. Вавочка ещё только утверждался в этом мудром решении, а тот уже возник на пороге, прошёл, насупившись, к платяному шкафу и отворил дверцу.

Вавочку смело с кровати. Во мгновении ока очутился он подле шкафа и с возгласом: «Крутой, что ли?!» — рванул противника за голое плечо. Тот обернулся. Разрываемые противоречием между дать по морде и не получить по морде, ухватили друг друга за руки.

Уразумев, что верхние конечности пользы не принесут, Вавочка ткнул его коленом в пах, но пинок получился взаимным, и оба в корчах опустились на пол.

Ч-чёрт!.. Свернуться в калачик, стерпеть, подождать, пока боль рассосётся… Нет! Надо подняться! Сейчас Вавочка встанет и… Но было очень больно, так что тот поднялся первым. Вавочка ухватил его за ноги, получил пинок и смирился. Глядел, обливаясь слезами справедливого гнева и обиды, как тот, сохраняя зверское выражение морды, облачается в плавки, затем в тенниску, и наконец в брюки, причём во всё Вавочкино! Одевшись, произнёс: «Вот так. Понял?» — и умчался на кухню.

Вавочка поднялся на колени, обождал немного, убедился, что боль терпима, и встал наконец на ноги.

«Ну ладно, козёл! — исступлённо думал он. — Ладно. Мы ещё посмотрим! Посмотрим ещё, кто кого вылепит! Кто тут из нас пластилиновый…»