Илья Шумей - Падшие из ада

– Собственноручно уже давно не пробовала, – такой резкий поворот беседы слегка сбил Юлию с толку, – сейчас же почти все машины с автопилотом.

– Да-да, именно, но, тем не менее, закон до сих пор предписывает устанавливать в салоне руль и педали, чтобы в экстренной ситуации человек мог бы взять управление на себя. Но что сможет сделать водитель, если уже давно не практиковался? Он почти наверняка тут же врежется в ближайший столб! Вы понимаете, к чему я клоню?

– В общих чертах да, и Вы, по большому счету, не сообщили мне ничего нового. Процент людей с серьезными психическим отклонениями слишком мал, чтобы поднимать шум по этому поводу.

– Ошибаетесь! – глаза полковника снова вспыхнули, – Вы даже не представляете себе, насколько сильно Вы ошибаетесь! Горькая правда состоит в том, что те или иные проблемы с головой есть почти у всех. У каждого из нас где-то глубоко внутри сидит капелька убийцы и щепотка насильника. Просто с самого детства люди учатся держать своих бесов в узде, не позволяя им распоясаться. А вот Психокоррекция снимает с человека эту заботу, расслабляет и расхолаживает его, что приводит к атрофии внутренних защитных механизмов. И в первой же экстремальной ситуации, будь то наводнение, пожар или техногенная авария, в тот самый момент, когда от всех потребуется максимальная собранность и мобилизация, наложенный грим осыплется, и выяснится, что каждый второй под ним – конченый псих!

– Опять Вы нагнетаете! Зачем? Меня Вы своими фантазиями не проймете!

– Фантазии!? Вы что, думаете, я вру!? – вот теперь Волочин распалился уже не на шутку, – я прошел через Вторую Балканскую, и вдоволь насмотрелся на то, что происходит с необстрелянными бойцами, когда на голову начинают сыпаться минометные мины. Еще вчера решительные, дисциплинированные отличники боевой и политической подготовки буквально сходили с ума! Я, черт подери, повидал на своем веку многое, я знаю, что такое страх, как он выглядит и каков он на вкус. Да, случались и мокрые штаны и приступы паники, но потом люди преодолевали себя, закалялись и превращались в опытных солдат. Но вот то, что творилось с контингентом, предварительно прошедшим через пикировку, новой «элитой», которой так гордились выпускавшие их училища, не укладывалось ни в какие разумные рамки!

Значительная часть моей роты в одно мгновение превратилась в стадо обезумевших баранов, полностью утративших контроль над своими действиями. Одни, побросав оружие, бросались бежать, что-то истошно крича, и становились легкой добычей вражеских снайперов. Другие открывали беспорядочную пальбу в белый свет, чем выдавали свое местоположение, навлекая на нас огонь артиллерии. Именно тогда мой экстерьер подвергся этой вот… оптимизации, – полковник указал на свое обгрызенное ухо, – в общем, наша операция оказалась бездарно провалена, а понесенные потери привели к тому, что подразделение впоследствии было полностью расформировано. Клан Плеско, занимавшийся подготовкой личного состава, добился того, что все материалы об инциденте засекретили. Дело затолкали под ковер в надежде, что единичный случай не перерастет в системную проблему. Но они ошиблись.

– Думаю, не стоит делать далеко идущих выводов на основании всего одного происшествия, – Юлия вдруг встрепенулась, – местный комендант, Станислав, например, едва не разбился на том полицейском вертолете, что Вы приземлили, но не обезумел же! Да, теперь он матерится через слово, и я понимаю, почему, но на безумца он не похож.

– Теперь Вы сами пытаетесь судить об общей тенденции по одному примеру, – Волочин отмахнулся, видя, как девушка собирается что-то ему возразить, – Впоследствии, работая в парламентском комитете, я имел доступ к документам, закрытым для обычного обывателя, и прекрасно видел, как множится число таких вот сбоев и раз от разу усиливается неадекватность слетевших с катушек пациентов. Угроза нависла над всем институтом Психокоррекции, ведь чуть ли не каждый, прошедший пикировку, превращался в потенциальную бомбу, могущую рвануть в любой момент. И только от сложившихся обстоятельств будет зависеть, в какую именно воронку безумия его засосет.

– Если так, то почему же Вы молчали? – возмущенно фыркнула Юлия.

– Ну, Вам не хуже моего известно, как устроена и работает система – любая неугодная информация замалчивается, а чересчур активные ее распространители вполне могут внезапно и скоропостижно самоубиться. Я же не дурак, и прекрасно понимаю, где находятся пределы дозволенного. Любые сведения об эффекте «отскока» оказались под запретом, и я понял, что мне, если я хочу что-то изменить, придется искать другие способы.

– То есть, эти данные были настолько строго засекречены, что мой отец даже не счел возможным поделиться ими со мной!? Чушь какая-то! Не мог он так поступить!

– Я прекрасно понимаю, почему он предпочел не посвящать Вас в эти нюансы. Тем более что еще несколько лет назад проблема не стояла так остро – для того, чтобы у людей, прошедших процедуру пикировки, в достаточной степени развилась атрофия воли, требуется время. Но чем дальше, тем больше стало происходить инцидентов, связанных с полной потерей самоконтроля теми, кто внезапно лишился психокоррекционной поддержки. И, если поставить себя на место Александра Саттара, то становится ясно, в какой сложной и запутанной ситуации он оказался.

Вы должны помнить, как в свое время Лиге пришлось немало потрудиться, чтобы отловить и загнать под шконку всех «коновалов» и прочих проходимцев, наживавшихся на всеобщем увлечении Психокоррекцией и дискредитировавших тем самым настоящих Корректоров. Сколько сил, сколько упорной, кропотливой и, признаю, честной работы потом потребовалось, чтобы обелить их имя!

И тут новая напасть, грозящая полностью разрушить всю репутацию, которую Кланы нарабатывали годами. Я прекрасно понимаю, что в положении Вашего отца принять необходимое решение не просто сложно, а почти невозможно. Ведь речь идет ни много ни мало, о полном отказе от Психокоррекции и срочной раскодировке всех, кто ее прошел. Мало кому под силу решиться на добровольное уничтожение любимого детища, которому он посвятил всю свою жизнь.

Однако кто-то все же должен это сделать, чтобы уберечь человечество от неизбежной катастрофы. И чем раньше – тем лучше.

– Простите мне мое скудоумие, – в глубине души у Юлии бурлил опасный коктейль из гнева, растерянности и страха, поскольку обрисованная Волочиным картина не могла не пугать, – но я по-прежнему плохо улавливаю связь между этим, как его… «отскоком» и небоскребом, отключенным от всех систем жизнеобеспечения.

– Единственный способ заставить людей образумиться и отступить от края пропасти, над которой уже занесена нога – максимально наглядно продемонстрировать им всю пагубность избранного пути, весь ужас перспектив, что маячат впереди, – полковник сложил руки на груди, – именно это я и собираюсь проделать.