Роман Лагутин - 12 месяцев до рассвета

товарищ еще и моргал.

«Скорее всего, он находится между сном и бодрствованием», - подумал Давид.

Учитывая состояние, в котором они все сейчас находились, это был не самый

хороший признак.

Потом Давид по очереди взглянул на всех остальных. Все эти люди тоже

выглядели неважно. За этот короткий период времени, пока он был с ними, и

пока не стало так невыносимо холодно, он успел здорово сблизиться со всеми

этими людьми. Можно даже сказать, они стали ему как родные. Внезапно Давид

почувствовал в своем сердце некоторую давящую тяжесть. Тяжкая участь

товарищей всколыхнула в его разуме болезненные чувства. Он не мог

допустить того, чтобы люди, которые сотворили для него добро, страдали от

голода или, мало того, погибли от него.

Кровать скрипнула, когда мужчина поднялся на ноги.

- Ты куда собрался? – прохрипел Люций, едва открыв глаза и глядя на

Давида.

Голос заговорившего человека вывел из состояния дремоты и всех остальных.

Соратники, не в силах открыть глаза, стали прислушиваться. Они и не

подозревали, что Давид намеревался сделать что-то очень рискованное, но

очень важное – выполнить необходимое условие для выживания.

Давид не торопился отвечать на вопрос своего друга, и вообще сделал вид,

будто ничего не услышал. Он зашнуровал ботинки, и собирался было обмотать

вокруг головы теплый шарф, чтобы таким образом закрыть лицо от холода, но

вновь раздавшийся голос Люция заставил его повременить с этим.

- Ты куда собрался? – не меняя ни тембр голоса, ни формулировку

предложения, вновь спросил Люций.

Давид убрал руки от головы и опустил их по швам. Серый шерстяной шарф

небрежно повис в его правой руке. Мужчина, пытаясь создать на своем лице

иллюзию спокойствия, взглянул на товарища. Первые пару секунд он молчал,

изучая скучную мимику Люция, после чего ответил:

- Я собираюсь отправиться к складу, - ровно произнес Давид. Затем он стал

осматривать комнату, будто что-то искал. Его взгляд остановился на

тумбочке, стоявшей неподалеку от кровати Григория. – Нам нужны продукты,

иначе мы все умрем от голода.

- Ты что – не шутишь?! – насколько могла, удивилась Стелла. Женщина

высунула свое личико из-под одеяла и пристально уставилась на Давида. – Да

ты просто с ума сошел! Если выйдешь отсюда, замерзнешь насмерть.

- А если не выйду, нас ждет голодная смерть! – в той же манере отразил

Давид.

Стелла ничего не ответила. Ее глаза заблестели, словно она собиралась

заплакать. Однако этого не произошло. У женщины был сильный характер.

Снова обратив взгляд на тумбочку, Давид направился к ней, а когда оказался

рядом, протянул свободную руку и поднял со столешницы лыжные очки. Он

подумал, что это хоть как-то поможет ему защитить глаза от холода. Ведь

тепло, исходящее от век и области бровей, не будет распространяться вовне,

а останется на какое-то время внутри. Возможно, это было верным решением.

Потом Давид заметил, что Григорий сверлит его своим взглядом.

- Ты тоже будешь говорить мне, что я поступаю неправильно?

Григорий отрицательно покачал головой.

- Я пойду с тобой.

- Нет! - сразу же ответил Давид. – Никто не пойдет со мной. Это слишком

опасно. Я пойду один.

Самсон, Натан и Юрий ничего не сказали Давиду, потому что все уже было

сказано и так. Однако Натан мысленно упрекнул себя за то, что думал

когда-то плохо про этого храброго человека.

Наконец обмотав голову шарфом, надев лыжную маску, а также теплую шапку,

закрывающую уши и практически пол лица, Давид, прежде чем выйти из

комнаты, произнес:

- Если я не вернусь через пять минут, не сожалейте о моей гибели. Как бы

там ни было, это был мой выбор.

Уверенным шагом он покинул комнату и вошел в небольшой коридор, который

вел к выходу.

- Ты просишь о невозможном, - услышал Давид позади себя усталый голос

Юрия. – Мы ведь люди, и мы всегда скорбим об «ушедших».

Давид резко остановился. Соратники уже не могли его видеть. Перед ним была

толстая дверь, ведущая в холодный ад. Он крепко сжал кулаки в трех парах

рукавиц и сделал глубокий вдох, словно собирался выйти не на холодный

воздух, а нырнуть в ледяную воду. С трудом открыв замерзший, побелевший от

инея засов, Давид вышел наружу, захлопнув за собой дверь.

Драгоценные пять минут и сильное желание жить – это все, что у него было.

Он покинул более-менее теплое убежище, заранее зная, что вряд ли сможет

вернуться обратно. Но самое главное в жизни – делать правильные поступки

или пытаться их сделать, когда ничего другого не остается. И он попытается

сделать то, на что решился, даже если замерзнет насмерть на обратном пути.

***

После того как Давид вышел наружу, в жилой части убежища, где оставались

шестеро, не было произнесено ни единого слова. Можно было подумать, что

люди заснули, но на самом деле это было не так. Никто из шестерых не спал,

все и каждый думал о судьбе человека, который за короткое время успел

стать им другом. Но как бы кто не переживал, наверное, больше всех

волновался Люций, ведь вместе с Давидом они прошли, так сказать, огонь и

воду, а также холод, ветер и голод.

Люций находился в полном молчании, но его губы шевелились. Мужчина

мысленно отсчитывал секунды, которые очень быстро превращались в минуты. В

голове крутилась страшная навязчивая мысль: «Пять минут, и Давида больше

нет. Никто не продержится на таком холоде больше пяти минут».

В комнате кто-то внезапно громко чихнул. Вроде бы это была Стелла.

Тревожные мысли Люция разлетелись по углам разума, но со счета он не

сбился.

- Кто-нибудь знает, сколько уже прошло времени? – Усталый, но жесткий

голос принадлежал Самсону.

- Три минуты… - тут же ответил Люций.

После чего в комнате снова повисло молчание.

Возможно, Люций считал слишком быстро или, наоборот, слишком медленно, как

бы там ни было, он только что прошел пятиминутный рубеж. Мужчина не знал,

сможет ли он в следующий раз ответить, сколько прошло времени, если его

спросят. На душе повисла тяжесть.

А потом произошло некое странное явление. Словно волна статического

электричества, вызванного магнитным всплеском, пронеслась по комнате, от

чего у всех, кто здесь находился, встали волосы дыбом. Тоненькие волокна

на шерстяных вещах так наэлектризовались, что стали похожи на подвижных

червячков, вылезающих из-под земли.

Будучи в смятении, Самсон вынул руку из-под шерстяного одеяла, намереваясь

пригладить ожившие волосы, но как только он поднес руку ко лбу, и его

указательный палец коснулся кожи, прозвучал щелчок, а потом и возмущенный