Александра Бракен - Темные отражения [litres с оптимизированной обложкой]

Парни хохотали, пытаясь удержать мяч в воздухе. Лиам остался лежать на земле. Лицо его покраснело, как помидор, но тело сотрясалось от смеха. Он вытер лицо краем футболки, оголив часть живота.

Теперь покраснела я.

Один из парней помог Лиаму подняться и дружески хлопнул его по плечу. Они расхохотались, точно старые приятели.

Таким и был настоящий Лиам. Он отпускал шуточки по поводу того, что Зу заводит друзей где и когда угодно, но сам был точно таким же. Зато мы с Толстяком держались каждый сам по себе, опасаясь замочить ножки в океане. Возможно, это была привычка – привычка к одиночеству. А может, наступила пора пересмотреть взгляды.

На следующее утро, в девять часов двадцать одну минуту, я стояла у двери офиса Клэнси. Моя рука уже поднялась, чтобы постучать, но замерла вовсе не из-за волнения (хотя живот крутило как никогда). За закрытой дверью шел разговор.

– …уверена, нам хватит людей. Даже если послать столько, сколько нужно, охрана лагеря не пострадает. – Говорила девочка. Голос мягкий, но не слащавый. Должно быть, Оливия, раз речь зашла об охране.

– Понял тебя, Лив, но мы не можем упустить такую возможность, – ответил Клэнси. – У нас заканчиваются медикаменты, а «Леда корпорейшн» изменила маршруты перевозок.

– Опять собираешься уехать? – настойчиво продолжала Оливия. – Хочешь собрать информацию о перемещениях товаров?

– Почему ты спрашиваешь?

– Просто… ты уже практически год никуда не ездил, – сказала Оливия. – Хотя это давно пора сделать. Знаю, мы не испытываем недостатка в ресурсах, но если бы ты встретился со своим источником…

– Нет, – отрезал Клэнси. – Я больше не могу выезжать из лагеря. Это небезопасно.

Скрипнула половица.

– Что-то попало на сканер СПП? – спросил хриплый голос Хэйса.

– Они уже слышали о фруктовом набеге, – сказал Клэнси. – Трудно было такое пропустить. Учитывая, как вы изуродовали водителя.

– Почему ты говоришь в таком тоне?

– Потому что вы должны были просто оставить его на месте, выполняя приказ. Вы заявляете, будто хотите популяризировать наш символ, но неужели трудно было нарисовать его на фургоне?

– Считаешь, это как-то повлияет на нашу репутацию? – раздраженно спросила Оливия.

– Большинству людей непросто свыкнуться с мыслью, что мы не те монстры, какими нас рисует телевидение. И не увечим невинных людей, – сказал Клэнси. – Так что, пожалуйста, носите черное. Пользуйтесь символом. Просто… постарайтесь быть немного хитрее.

– Кому-нибудь налить чаю? – спроси Хэйс.

– Простите, что прерываю наше собрание, но у вас вроде бы все под контролем, а меня ждет один человек, – сказал Клэнси. Я отпрянула от двери. – Лив, набросай план налета. Я переживаю по поводу количества людей.

Я спустилась на несколько ступенек вниз, но вряд ли это могло кого-то обмануть. Дверь распахнулась, и передо мной появилась Оливия. Высокая и тонкая, как тростинка, с ногами от ушей и сияющей загорелой кожей.

Кивнув, я отошла в сторону, пропуская их с Хэйсом мимо. Думаю, Оливия была моей ровесницей, но выглядела гораздо старше. Лет на двадцать. Когда я подняла взгляд, Клэнси стоял, облокотившись на дверной косяк, и широко ухмылялся.

– Ты пришла. – Он махнул рукой, приглашая войти, проводил меня до стола и усадил на один из стульев. Я бросила невольный взгляд на вторую часть комнаты. Занавеска была задернута.

Клэнси сел на свое место и довольно откинулся на стуле.

– Что заставило тебя передумать?

– То… твои слова, – промямлила я. – Нас осталось слишком мало. – Хочу уберечь тех, кого люблю, и больше никогда не стирать воспоминания о себе из их памяти.

– В базе Лиги я прочел, что ни одного оранжевого, кроме вас с Мартином, больше не нашли, – сказал Клэнси. – Красных тоже никто не видел. Это возлагает на нас большую ответственность.

– Думаю, да, – согласилась я. А потом меня посетила интересная мысль. – Как тебе удалось получить доступ к базе Лиги? И к базе СПП? – Я жестом обвела комнату. – Откуда все это?

– У меня много друзей, – просто ответил Клэнси, забарабанив пальцами по столу. – Отец от меня отрекся. Побоялся за свою карьеру. Я ведь многое мог рассказать. Например, что никакой реабилитационной программы не существует. По крайней мере, для таких, как ты и я.

– Как я и ты, – эхом отозвалась я.

Клэнси провел рукой по волосам.

– Первое, что тебе следует уяснить, Руби, – мы не похожи на остальных. Я, ты… все оранжевые другие. Особенные. Нет-нет, подожди, я понимаю твое возмущение, но все-таки послушай, ладно? Потому что вторая важная вещь заключается в том, что все, включая моего отца, лагерных инспекторов, СПП, ученых и агентов Детской лиги, тебе врали. Наша исключительность заключается вовсе не в том, на что мы способны, а в том – во что нас можно превратить.

– Туманное заявление, – сказала я.

Он встал и обошел стол, сев рядом со мной.

– Может, будет лучше, если я расскажу свою историю? – Наши взгляды встретились. – Пообещай, что это останется между нами.

Хранить в секрете. Это я умела.

– Вот и хорошо, – сказал он, – дай руку. Я собираюсь тебе показать.

Проникновение в чужие мысли всегда было связано для меня с тошнотворной слабостью. Чаще всего я оказывалась посреди болота спутанных воспоминаний и неосознанных чувств. Пробираться через него приходилось без карты, фонарика и надежды на скорый исход.

Но с разумом Клэнси все обстояло по-другому. Его воспоминания были яркими и четкими, расцвеченными необычными образами. Он словно взял меня за руку и повел по коридору, окна которого вели в его прошлое. Мы останавливались лишь для того, чтобы заглянуть внутрь.

Внезапно я оказалась в офисе. Чрезвычайно простой, уставленный серебристо-серыми шкафами, он мог бы принадлежать кому угодно. Белая краска на стенах высохла не до конца и в некоторых местах все еще пузырилась. Однако прибор в форме полумесяца, расположенный в дальнем углу, и мужчину, сидящего за столом, я узнала сразу. Тучный, с залысинами на висках, он был сотрудником лазарета. Губы мужчины беззвучно двигались, но я не могла оторвать глаз от стопки листов, лежащих на столе. Мой взгляд остановился на руке, которой врач придерживал сложенный лист бумаги. Сверху, на блокноте, лежал ретранслятор белого шума. Внезапно появился звук, и я с удивлением услышала слова, поверить в которые было практически невозможно.

«Господа, официально разрешаю вам проводить необходимые тесты и эксперименты над моим сыном, Клэнси Джеймсом Бимонтом Греем, при условии, что процедуры не оставят на нем видимых шрамов».

Огни офиса разгорались все ярче и ярче до тех пор, пока не поглотили воспоминание целиком. Когда лампы погасли, я оказалась в другом помещении. Эта комната лазарета была отделана голубой плиткой, рядом пикали мониторы. «Нет!» – мысленно крикнула я. Попыталась освободиться, но липучки надежно держали мои руки и ноги прикованными к металлическому столу. Теперь я поняла, что это за место.