Роберт Шекли - Билет на планету Транай (сборник) [litres]

– На спутниках Юпитера?

– Всего лишь пример, – ответил робот. – Там еще никто не бывал. Совершенно неосвоенные территории, сэр.

Дирк рассеянно кивнул, поглаживая блестящий корпус генератора.

– Амелия, – обратился он к жене, – как думаешь, та должность на Земле еще вакантна?

– Наверное, – ответила жена. – А что?

– Что здесь жить, что на Земле – теперь без разницы. Столько народу нынче играет в пионеры…

– Думаешь, на Земле ты будешь счастлив?

– Возможно.

– Сомневаюсь.

Амелия вспомнила, как хорошо им поначалу жилось на астероиде. Быт наполнен трудами и заботами, все необходимое для существования имеется, и никого кругом, кроме них двоих, и они – плечом к плечу, грубыми инструментами – отвоевывают у дикой природы пядь за пядью. Что ни день, то новые испытания.

Так было до того, как прилетели люди и привезли с собой земной шум, суету и тесноту.

Что это значит, мать Амелии поняла гораздо раньше на своем горьком опыте. И она попыталась объяснить дочери, что на Земле Дирк не обретет счастья. Не будет довольна жизнью и Амелия, если ее муж, как некогда отец, откажется от своего призвания и вступит в ненавистную колею.

– Покупаем, – сказала она роботу. И повернулась к Дирку. – На орбите Юпитера этот генератор нам пригодится.

Один человек придумал незабываемое название для песни: «Для каждого есть женщина – на кой сдалась мне ты?»

Нет, мистер Морчек не относил это к Майре. Он не только считал ее абсолютным совершенством, но и готов был расквасить нос любому, кто усомнится!

И до чего же был прав – какое-то время!

Мистер Морчек проснулся: во рту – кислятина, в ушах звенит смех. И это был смех Джорджа Оуэна-Кларка – последнее, что запомнилось на вечеринке у Моргана в честь триллениума. Ну и погуляли! Рубеж столетий отмечала вся Земля. Трехтысячный год! Мир и всеобщее процветание, счастливая жизнь…

«Как дела? – осведомился с поганой улыбкой Оуэн-Кларк, находившийся под изрядной мухой. – Счастлив? Я имею в виду твою славную женушку».

Это было неприятно. Всем известно, что Оуэн-Кларк примитивист, но по какому праву он этим кичится? Лишь потому, что женился на примитивной женщине…

«Я люблю Майру, – твердо ответил Морчек. – И она в сто раз милее и отзывчивее, чем скопище неврозов, которое ты называешь своей женой».

Но примитивиста так легко не заткнешь. Примитивисты любят пороки своих женщин не меньше, чем их добродетели, – а то и больше. Оуэн-Кларк улыбнулся еще подлее и заметил:

«По-моему, старина Морчек, твоей жене пора на осмотр. Ты обратил внимание, какие у нее в последнее время рефлексы?»

Несносный болван!

Мистер Морчек выбрался из постели, щурясь на яркое утреннее солнце, которое проникало сквозь занавеси. Рефлексы Майры – да будь они прокляты! В словах Оуэна-Кларка была крупица правды. Майра казалась немного не в себе.

– Майра! – позвал Морчек. – Кофе готов?

Последовала пауза. Затем снизу донесся радостный голос:

– Минуточку!

Морчек, продолжая сонно моргать, натянул брюки. Спасибо Госу, три следующих дня – выходные. И все они уйдут на отходняк после вчерашней попойки.

Внизу суетилась Майра: наливала кофе, сворачивала салфетки, выдвигала для мужа стул. Он сел, и она чмокнула его в плешь. Ему нравилось, когда его целовали в плешь.

– Как самочувствие моей женушки? – спросил он.

– Прекрасное, дорогой, – ответила она после короткой паузы. – Я приготовила тебе сеффинеры. Ты ведь их любишь.

Морчек попробовал и счел, что сеффинеры удались в самый раз. Он отпил кофе.

– Как себя чувствуешь? – повторил он.

Майра намазала ему маслом тост и отозвалась:

– Отлично, дорогой. Мы чудно погуляли. Мне все понравилось от начала и до конца.

– Я малость распустил язык, – криво усмехнулся Морчек.

– Я люблю, когда ты даешь волю языку, – сказала Майра. – Ты говоришь как ангел, то есть как очень умный ангел. Век бы слушала.

Она намазала ему второй тост.

Мистер Морчек сиял, взирая на нее, как доброе солнышко. Затем нахмурился. Он отложил сеффинер и почесал щеку.

– Знаешь, – молвил он, – мы слегка поцапались с Оуэном-Кларком. Он разглагольствовал о примитивных женщинах.

Майра, не отвечая, намазала пятый тост, добавив его к растущей стопке. Она потянулась за шестым, но Морчек придержал ее руку. Она нагнулась и поцеловала его в нос.

– Примитивные женщины! – возмутилась она. – Невротички! Разве со мной не лучше, дорогой? Я, может быть, современная, но ни одна примитивная женщина не умеет так любить, и я обожаю тебя!

Это была правда. За всю известную историю мужчина никогда не обретал счастья с непеределанной примитивной женщиной. Эгоистичные, испорченные создания требовали себе пожизненного внимания и ухода. Занятно, что жена заставляла Оуэна-Кларка вытирать посуду. И этот дурак не возражал! Примитивные женщины вечно выпрашивали деньги на платья и безделушки, заказывали завтрак в постель, убегали по вечерам играть в бридж, часами висели на телефоне и Гос его знает чем занимались еще. Даже пытались овладеть мужскими профессиями. В конце концов они доказали свое равноправие.

Иные идиоты вроде Оуэна-Кларка настаивают на их превосходстве.

Окруженный коконом жениной любви мистер Морчек почувствовал, что похмелье понемногу отступает. Майра ничего не ела. Она позавтракала раньше, чтобы теперь со всем вниманием накормить его. Вся разница заключается как раз в таких мелочах.

– Он заявил, что у тебя замедлилось время реакции.

– Серьезно? – ответила Майра после паузы. – Эти примитивы воображают себя всезнайками.

Ответ был правильный, но слишком задержался. Мистер Морчек задал еще несколько вопросов, следя за реакцией по секундной стрелке на кухонных часах. Жена и впрямь тормозила!

– Почта была? – спросил он быстро. – Кто-нибудь звонил? Не опоздаю ли я на службу?

Спустя три секунды она открыла рот, затем закрыла.

Налицо проблема.

– Я люблю тебя, – произнесла она.

У Морчека гулко забилось сердце. Он тоже любит ее! Безумно, страстно! Но мерзкий Оуэн-Кларк прав. Ее придется осмотреть.

Похоже, что Майра уловила его мысль. Она сумела собраться и мужественно произнесла:

– Твоя счастье превыше всего, дорогой. Наверное, я заболела… Ты вылечишь меня? Заберешь, когда поправлюсь? И не разрешай им меня переделать – я не хочу переделываться!

Она уронила на руки белокурую голову. Расплакалась, но беззвучно, чтобы не досадить ему.

– Милая, это только осмотр, – попытался утешить ее Морчек, сам еле удерживаясь от слез.

Но обоим было ясно: она не на шутку больна.

«Какая несправедливость, – подумал он. – Примитивные женщины с заскорузлыми душевными фибрами едва ли подвержены таким расстройствам. Зато к ним весьма расположены утонченные современные женщины со сверхчутким восприятием. Чудовищная несправедливость! Ибо современная женщина обладает всеми прекрасными, драгоценными качествами женственности».