Андрей Шипилов - И упало Слово

Но на Безмятежных островах или в центральных столичных клиниках запросто могли оказаться и несколько Джонов Леннонов из разных лагерей. Поэтому во избежание путаницы любой, кто выходил из учета лагерного ведомства получал третье имя — название лагеря, в котором он родился.

Третье имя так же давали тем, кто шёл на казнь, потому что все экзекуции учитывались строго централизовано, в столицах.

— С этой карточкой, Ян, ты можешь свободно ехать в любую точку Земли, — мечтательно сказал Капо, и ни один стражник, ни один офицер, ни одна лагерная административная шишка, к тебе даже приблизиться не смеет, — ты больше не в их ведомстве. А в каком именно, про то только комендант ведает.

— А если это направление на казнь?

Капо демонстративно огляделся и выдохнул:

— Чего-то я не вижу тут конвоиров!

— А я ведь откупится от тебя хотел, Ньютон, — сказал вдруг Корчак, — думал будешь ты меня по доносу Лойолы гнобить, а я откуплюсь.

— Продолжай, — заинтересовался Капо.

— А теперь вроде, мне это и не к чему, не властен ты больше надо мной, выходит!

— А, ты все равно откупись, тебе-то ведь уже все равно не нужно то, чем ты откупиться хотел.

Корчак засмеялся.

— Ладно, будет тебе от меня подарок на прощание. Подпиши распоряжение для третьей бригады, чтобы она породу на ночь внизу оставляла, а на склад бы ее поднимала только утром.

— А смысл? Работники меня проклинать будут. С утра только один лифт на подъем работает, зашьются!

— Смысл в том, что влажно там внизу, ручей там протекает, а порода гигроскопичная, влагу из воздуха тянет.

— Ну голова, — восхищенно ахнул Капо. — Породу мы на вес сдаем, а влажность при сдаче не нормируется. Она процентов пятнадцать от своего веса за ночь впитает. Так ведь?

— Все тридцать, я посчитал. Станете передовиками враз.

— Я тебя всегда ценил, Ян, — вдруг сказал Капо, — Орать — да, орал на тебя, но ты вспомни, за те двенадцать лет, что я здесь, я тебе хоть раз что-то по-настоящему плохое сделал? Тоже хочу тебе кое-что подарить. В бараке сейчас народу мало, и Лойола— там. Если ты вдруг решишь набить ему морду, то я ничего не увижу, и свидетелей не будет, обещаю.

— Не до того мне сейчас.

За окном дневальный ударил в рельс.

— Пообедаешь? — спросил Капо, — Напоследок. Кто знает, успеют там тебя к ужину оформить или нет.

Они пошли в столовую.

Капо хотя и были самыми важными начальниками для работников, к административному персоналу не относились, спали вместе со всеми в бараке и питались в общей столовой. Единственная привилегия, которую Капо мог себе здесь позволить — отдельные нары и отдельный столик у окна.

Работники расступились при виде начальства, Ян увязался за Капо и тоже проскочил без очереди. Повар плюхнул им в котелки по комку вареной комбикрупы и положил сверху по маленькой, но целой, вяленой рыбке.

— Нормы белка на всю зиму увеличили, очень хороший улов в этом году, — сообщил он.

— Вот видишь, Корчак, — сказал Капо, — такая роскошная жизнь начинается, а ты нас покидаешь.

Это услышали несколько ближайших работников.

— В другой отряд переводят? — спросил один из них.

— Вроде того, — ответил Корчак.

Они сели с Капо у окна за его столиком, и это не ускользнуло от внимания работников. На них посматривали с любопытством.

Тут в столовую вошел Лойола и его лицо вытянулось от удивления.

Капо вдруг подмигнул Яну и громко обратился к работникам.

Вы обратили внимание на то, что я пригласил за свой столик Яна Корчака?

Это теперь такая новая форма поощрения. Она не официальная, от меня лично. Теперь, если кто сделает что-то хорошее или правильное, не недостаточное для того, чтобы я подал рапорт наверх, я буду приглашать такого человека за свой столик. Чтобы все видели, что человек сделал что-то хорошее и я его поощрил.

Что же такого хорошего сделал Януш Корчак, спросите меня вы?

Я поощрил Яна за патриотизм. Сегодня Ян сказал на построении, что отпуск у нас в лагере не отличается от работы. Кто-то может быть усмотрел бы в этом паникерство и распускание вредных слухов. Но Ян объяснил мне, что он имел ввиду. «Высшим своим благом я считаю ударный труд на благо Родины и потому возможность и обязанность трудиться во время отпуска я воспринимаю, как счастье!» — сказал мне Ян и я понял, что он настоящий патриот Земли.

А потому хочу так же выразить благодарность Игнатию Лойоле за то, что оперативно проинформировал меня о патриотическом высказывании Яна и дал мне возможность поощрить его.

Десятки налившихся свинцом глаз скрестились на Лойоле. Тот побледнел и выскочил из столовой. Ян физически ощутил, как в воздухе запахло «темной».

Раскрывать информацию о доносчиках категорически запрещалось. Это знали все. Но ведь совсем иное дело публично похвалить того, что сообщил о патриотическом поступке товарища. Это было не только разрешено, это — поощрялось.

Потрясенный Корчак смотрел на Капо и не понимал, как он раньше не смог распознать истинную суть этого человека.

Комендант Лагеря является самым высшим существом, с которым может столкнуться работник. Безусловно, все понимают, что где-то там, в столицах, наверное, есть и какие-то еще более высокие начальники, которые могут отдавать распоряжения самому коменданту, но у лагерных работников не было даже гипотетических шансов увидеть когда-нибудь тех высоких начальников и даже узнать, как называются их должности. А комендант был тут, и его власть на территории лагеря была безграничной.

Нынешнего коменданта не любили, боялись и уважали. Он вошел в должность три года назад и заметно отличался ото всех предшественников. Жизнь в лагере при нем резко изменилась.

Сразу и резко улучшились условия жизни работников: еды стало вдоволь, впервые стали выдавать полную норму белков и витаминов. Пропали цинга и пеллагра. Сезонные смены одежды теперь были тщательно выстираны и заштопаны, обувь выдавали только новую, и валенок впервые стало хватать для всех. Бараки отремонтировали и наконец провели паровое отопление, теперь работникам уже не надо было каждый вечер тащить на себе дрова, возвращаясь с работы в барак.

Но жить легче не стало, наоборот. Контроль на производстве возрос и стал предельно жестким. Отлынивать от работы или трудится спустя рукава больше не получалось. Фельдшеры перестали выдавать липовые справки освобождения по болезни. С мастером нельзя было договориться о более выгодном наряде — все строго по очереди. Контролировался каждый шаг, не только на производстве, но и в личное время. Дисциплинарные взыскания стали даваться строго по инструкции. Раньше мастер съездит тебя по морде в сердцах — и все, свободен. А теперь на любой чих — следствие, суд, прейскурант наказаний, даже если в конце тебя признавали невиновным, само прохождение этой цепочки было сущим наказанием.