Сергей Чекмаев - Социум (сборник) [Нужна правка!]

– Сысел! – Смуглая указала виброножом на скелет в скафандре. – Мысел! – Вибронож повис над Риммой. – Высел!

Выкрикнув финал считалки, Смуглая ткнула виброножом в шлем пилота. Брызнули искры, но кевларин, естественно, не поддался. «Дети» завопили от радости, многие указывали теперь пальцами на Римму.

«Вот и все», – успела подумать она, и вибронож коснулся ее головы. Боли не было – Смуглая лишь слегка задела кожу, оставив неглубокую царапину и срезав завязки кляпа.

– Сысел!! – снова заорали в толпе. – Мысел! Сысел!! Мысел!! Сысел!! Мысел!!

Вибронож взлетел, готовясь обрушиться на Римму. Она языком вытолкнула опостылевший кляп, сплюнула и зло рявкнула в лицо Смуглой:

– Да не сысел, господи боже мой, а шышел! Шышел-мышел-вышел!

И вдруг наступила тишина, нарушаемая лишь свистом лезвий виброножа.

В этой звенящей тишине раздался высокий голос Рослого:

– Аспитатейница?

Смуглая выронила вибронож, он глубоко зарылся в мягкую землю, задребезжал и выключился. Стало слышно, как в кронах тибий перекликаются летучие ящерицы.

– Аспитатейница? – вслед за Рослым повторила Смуглая и добавила: – Надейста Питевна?

«Они помнят!» – поразилась Римма и покачала головой:

– Нет, Римма Игоревна.

– Ноая аспитатейница! – тихо произнесла Смуглая. – Имма Икаевна… Ноая аспитатейница!!

– А-а-а! – закричали «дети». – Ноая аспитатейница!!

Они кричали недолго – Смуглая подняла руку, вопли стихли, и она спросила:

– Имма Икаевна, мы айдем в гуппу?

– Как тебя зовут? – хрипло спросила Римма.

– Иишка.

– Да, Иришка, мы пойдем в группу.

– А мама? – глядя Римме в глаза, спросила Смуглая. – Весером меня забиет мама?

Римма заплакала, слезы смешивались с запекшейся кровью на подбородке и капали ей на грудь.

Она ничего не ответила, только кивнула.

Смуглая взвизгнула от радости:

– Меня забиет мама! Мама!

Аврора ушла за горизонт, как обычно в тропиках, внезапно. Еще несколько минут назад светило стояло довольно высоко над горизонтом, но вдруг оно покатилось с небосклона, наступила темнота и в зените высыпали крупные звезды.

На взлетно-посадочную площадку у комплекса зданий Центроспаса приземлился, мигая габаритными огнями, геликоптер.

– Этот – последний, – сказал диспетчер, делая пометку на голографическом экране. – На сегодня закончили.

Морозов коротко кивнул. Он не стал говорить, что завтра поиски будут носить формальный характер – это и так было понятно.

Индра включила систему автоматического оповещения, по пульту пробежали разноцветные огоньки, тонко, на грани восприятия, пропищали в динамиках сигналы подтверждения со спутников.

Через огромное, от потолка до пола, выпуклое панорамное окно Морозов видел Сафронова. Космолетчик не усидел в гостинице и теперь бродил вдоль края ВПП, то и дело поглядывая на горные вершины, висящие высоко над Ривьерой. Их остроконечные пики еще освещала ушедшая за горизонт Аврора, и оттого казалось, что ледяные склоны выкрашены в тревожный, кроваво-алый цвет.

Седловина перевала, утонувшая в тени вершин, была видна как на ладони. До нее от комплекса Центроспаса насчитывалось не больше десяти километров. Морозов знал – наверх вела более или менее накатанная дорога, которую проторили любители езды на гравициклах. Дальше дорога обрывалась – слишком опасно. Скальные стенки, утесы, трещины – даже опытные альпинисты не прошли бы через этот каменный хаос, и он стерег пределы Сарганской котловины лучше всяких запретов.

– Индруш, сходи, пожалуйста, к нему, – Морозов кивнул на Сафронова. – Скажи, чтобы шел в гостиницу. Через двадцать минут я активирую «Периметр» и переведу весь комплекс на автоматику.

Индра кивнула и скрылась за дверью. Морозов повернулся к карте и мысленно еще раз провел линию от ВПП к перевалу, и за него – в джунгли. Где-то там лежит среди сломанных деревьев разбитый глайдер. Где-то там совсем еще молодая девушка, почти девочка, отчаянно борется за жизнь.

Или уже не борется. А может быть, для нее все случилось мгновенно. Удар, вспышка – и тьма.

Морозов поймал себя на том, что стал часто задумываться, как люди ощущают свою смерть. Что они чувствуют в последнее мгновение? О чем думают? Как одолевают страх? И что они видят там, за чертой?

«Надо в отпуск, – оборвал поток вопросов Морозов, – на пару недель, не меньше. А то я погрязну в рефлексии. Нет ничего хуже рефлексирующего спасателя».

– Он не уходит, – сказала вернувшаяся Индра. – Говорит, будет ждать всю ночь. И завтра. И потом… Сколько надо будет, столько и будет.

– Ясно, – Морозов неожиданно разозлился. – Хорошо, я сам.

Он почти выбежал из здания, поднялся по лесенке, сощурился, когда с океана налетел сырой, теплый ветер, и еще издали закричал Сафронову:

– Каплей, вы что, мальчик маленький?! Вам же сказали – покиньте территорию, скоро будут активированы охранно-следящие системы! Вы соображаете, где находитесь? Это комплекс Центроспаса, а не санаторий. Все, шагом марш отсюда.

– Тихо! – неожиданно перебил Морозова космолетчик, перебил таким голосом и с таким выражением лица, что Морозов вынужден был замолчать. – Слышите? Поют…

Повернувшись к перевалу, Морозов прислушался. Сначала он слышал только шелест листвы и шум ветра, но постепенно сквозь него начали пробиваться какие-то странные звуки. Это и впрямь было похоже на песню – простую, вроде бы детскую, совершенно неуместную здесь и сейчас.

– Сюрреализм какой-то, – пробормотал Морозов, вглядываясь в заросли на горном склоне. – Не может же такого быть…

– Огонь! – каким-то сомнамбулическим голосом произнес Сафронов. – Вон там, где дорога.

Морозов увидел – между стволами деревьев мелькали живые огоньки.

– Факелы, – сказал он и активировал гарнитуру связи. – Индруша, будь добра, дай свет на склон. Туда, где дорога к перевалу.

Песня стала слышнее, огоньки – ближе. На куполе главного здания комплекса вспыхнул лазерный зенитный прожектор, конверсионное чудовище, способное освещать объекты на орбите. Морозов называл его «эхо войны». Индра выставила яркость на десять процентов и сфокусировала световое пятно на склон, туда, где дорога выходила из зарослей.

Морозов видел, что космолетчик готов сорваться с места и побежать навстречу звукам и огням, и успокаивающе похлопал его по плечу.

– Потерпите. Через пару минут все станет понятно.

Действительно, прошло не более двух минут, и на освещенную прожектором грунтовку из леса вышла самая странная процессия из всех, какие видел на своем веку Морозов.

Человек сорок мужчин и женщин, чьи тела были разрисованы красным и белым, одетые в лохмотья и тряпье, а то и вовсе голые, несли на плечах сплетенный из веток и сучьев помост. Пылали факелы. Качались копья и дубины. На помосте не сидела даже, а восседала – нога в лубке, голова перевязана – лейтенант Космофлота Римма Голикова.