Павел Парфин - Юродивый Эрос [СИ]

— Ну, так как, Эрос? Ты сверхчеловек или кусок мяса, по собственной воле отданный на съедение собственным же рефлексам? — Кондрат, похоже, решил окончательно достать приятеля, битых девять дней находившегося в прострации. Зацепив длинным ногтем правого мизинца, Кондрат ловко выудил из кости толстого мозгового червя. И тут же слизнул его.

— Он всего лишь мой любовник. Его главный рефлекс — любовь ко мне, — ни с того ни с сего Ален решила заступиться за друга. Видимо, ей надоел этот дурацкий разговор и оскорбления в адрес Эроса, которого она и в самом деле любила. И любви ни от кого не скрывала… Вдруг точным движением руки Ален выхватила у Палермо крабовую палочку, которую тот уже собирался было сунуть в рот. — Как такое можно есть?! Не делай больше такого, Палермо! У этой штуки совсем другое назначение. Я, к примеру, использую ее вместо «тампакса».

— Это крабовую-то палочку? — недоверчиво хмыкнув, Палермо покрутил бритой своей головой. — Ты что, девственница?

И все — никто не рассмеялся, не воспринял всерьез Аленину шутку. А она так хотела отвлечь ребят…

— Заткнись, Ален! — зло грохнув костью об стол, рявкнул Кондрат. — Не видишь, один пацан хочет вылечить другого?!.. Эрос, заставь свою нервную систему управлять рефлексами, — вновь повернувшись к Эросу, Гапон продолжил поучать его. По дрожащим Кондратовым губам видно было, что парень изо всех сил борется с гневом, внезапно вспыхнувшим в нем. Вот ему удалось овладеть собой. — Стыд и боль из-за мнимого убийства, гребаная вина, которую ты чувствуешь сам и выплескиваешь на нас, как ведро с дерьмом, — чистый, вернее, наоборот, классический грязный рефлекс. Ты реагируешь на мир как последний интеллигентишка, находящийся под вечным давлением культуры и моральных устоев! Этих навязчивых ложных проблем, вытеснивших из нас все живое, все человеческое! Вспомни, Эрос: белые облака — это всего лишь белые облака, а чья-то смерть — если даже допустить, что она все-таки имела место — это всего лишь чужая смерть. Не рефлексируй, Эрос!

— Эрос, Кондрат в принципе прав: мало ли какая причина могла задержать Карпова в Харькове. Может, Андрюха встретил там дружбана, решили выпить за встречу, ну, и нарезались по-черному, — хлопнув стаканчик водки, Палермо, наверное, в отместку Ален запихнул в рот сразу три крабовые палочки. — Ведь может быть такое?

— А знаешь, почему тебя так ломает, Эрос? — Кондрат снова завелся, придвинул к себе пресловутую кость, но обсасывать больше не стал. — Потому что ты не спишь с Ален! Ален, когда Эрос в последний раз трахал тебя?

— Пошел к черту, Гапон! — в очередной раз выплюнув водку в стакан, ругнулся Эрос.

— Наконец-то! Голосок прорезался… Хм, значит, я прав, Эрос. А знаешь, почему так происходит? Почему ты не трахаешь Ален…

— Еще одно слово, Кондрат — и я дам тебе в морду.

Ален грустно улыбнулась: отошел-таки любимый, заступается…

— …и шугаешься самого себя, как калека маньяка? Или, скорее, как маньяк калеки? — Гапон упрямо гнул свое. — Так я скажу тебе: в этом виноваты все те же твои рефлексы! Они перекрыли краник твоей похоти, и теперь она вынуждена переть изо всех щелей, кроме той дырочки, что положена самой природой. Нет ничего ужасней похоти, которая не находит себе выхода! Погляди на себя: тебя ж трясет, как осиновый лист! Того и гляди сорвет и унесет к чертовой матери. А это значит, твоей головушке тю…

От удара Кондрат изогнулся вперед спиной, выронил кость, сделал шаг назад и, не удержав равновесия, упал на соседний столик, опрокидывая стаканчики с водкой и запивоном. Два мужика за тем столиком от неожиданности замерли, смолкли, но бить не стали. Модная дамочка, вожделевшая Кондрата, недовольно подняла красивые брови и вынула из сумочки носовой платок… Не стал в другой раз бить и Эрос. Палермо сбоку кинулся на него, попытавшись схватить за руки. Ни к чему. Эрос снова впал в прострацию. Правда, вначале глотнул водки, которой полоскал душу, иссушенную горем и стыдом.

Гапон приложил к подбитому левому глазу кокетливый носовой платок — каким образом дамочка передала его, не углядел никто.

— А ведь я сказал гораздо больше, чем одно слово. Отсюда напрашивается вывод: либо ты хотел-таки узнать, что же я в итоге скажу, и поэтому медлил с ударом, либо ты просто-напросто трус, Эрос.

Все так же без предупреждения Эрос сплеча рубанул Гапона — голова у того беспомощно покачнулась, словно цветочный бутон на стебле, раскачиваемом ветром… Однако Кондрат в этот раз устоял на ногах. Лишь лицо впопыхах закрыл руками — тонкий платок в пятнах крови упал к его ногам. Фыркнув, красивая немолодая тетя, обиженно задрав пудреный носик, покинула рюмочную. Закрывая за собой дверь, она уже не могла видеть, как Кондрат, резко оторвав руки от лица, хищно улыбнувшись, нанес первый ответный удар — и тут же второй, третий… Теперь наступил черед Эроса уткнуться лицом в ладони, сквозь неплотно сжатые пальцы проступила кровь.

— Кондрат, что ты наделал?! — Ален истошно завизжала, слезы брызнули из глаз так густо, будто она вечность носила их в себе, обреченно дожидаясь своего срока. И вот срок настал.

— Ну, вы оба точно подурели! — Палермо, корпусом оттеснив вошедшего в раж Гапона, закрыв собой Эроса, даже не думавшего защищаться, попытался отнять от его лица окровавленные руки. — Эрос, послушай, твоя вина перед Андрюхой — это повод, причина в чем-то ином. Тебя гнетет что-то другое. Не знаю. Ну, в самом деле, если следовать твоей болезненной логике, то любая наша смерть в «контра страйке» может обернуться смертью одного из нас или всех сразу. Реальной смертью, Эрос! Но мы же живы до сих пор! Ты плачешь? Ну успокойся… Или, допустим, тусуясь в чате и посылая кого-нибудь на хер, или, еще хуже, наяву желая кому-нибудь несчастий и бед, мы, следовательно, можем рассчитывать, что так и произойдет…

— …лох какой-нибудь сдохнет, как паршивая собака, — именно так, как ты ему пожелал. Так, что ли, Эрос? — ехидно ухмыляясь, не преминул встрять Кондрат.

— Мальчики, давайте сменим тему, — Ален женской прокладкой промокала кровь на лице Эроса. Голос ее, звенящий, заметно вибрирующий, будто его пропустили через синтезатор, грозил вот-вот сорваться на истеричный крик, если кто-то, не дай бог, вздумает пойти против ее воли. — Видите, Эросу неприятны ваши слова?

— О-е-ей! Что я вижу! Телячьи нежности! Еще одно рефлексирующее созданье! О-о-о!.. За что, Ален? — Кондрат, вмиг переломившись, как перочинный нож, схватившись за пах, выпученными очами уставился на девушку — Ален коленкой вмазала ему между ног.

— Пойдем, мне еще с тобой нужно разобраться, — устало улыбаясь, Ален потянула Эроса за рукав.

— Ты думаешь, от меня еще можно чего-то ждать? — он с сомнением покачал головой.