Павел Парфин - Юродивый Эрос [СИ]

Униженная, оскорбленная кошка вцепилась когтями в тело любовника, одним махом нанесла две сочных царапины, осеклась при виде свежей крови, испугалась содеянного, опрометью кинулась искать по полкам — по шкафам спасительный бутылек, не нашла, помчалась в ванную — может, там есть этот чертов йод… Эрос даже не шелохнулся, лежал совершенно голый и без признаков жизни, и если бы не алые струйки крови, все сочащиеся и сочащиеся из двух глубоких царапин, можно было бы смириться с тем, что он мертв.

Ален вернулась с громадной клизмой, горстью каких-то крышечек и колпачков и длиннющей цыганской иглой. О йоде она уже не помнила. Теперь другая мысль, навязчивая как никогда, одержимая местью и грехом, правила ее рассудком. Девушка перевернула на живот полуживое, бесчувственное тело Эроса, секунду-другую хищно смотрела на него — ноздри ее заметно раздулись, дыхание стало частым, тревожным… Вдруг она вставила большой палец Эросу в задний проход — парень даже не вздрогнул, — выдернула, мельком глянула на грязный палец, сплюнула и принялась торопливо подбирать к клизме насадки из колпачков и крышек, предварительно протыкая иглой. Насадив несколько, на какой-то миг Ален нерешительно замерла с клизмой, словно недоумевала, зачем ей все это… Но в следующую секунду, скорчив безжалостную, похотливую гримасу, вогнала клизму Эросу в задницу. Он едва слышно замычал. Улыбнувшись все так же зловеще, ни слова не говоря, Ален впрыснула содержимое клизмы в прямую кишку.

— У-у-у, Ален, ты совсем спятила?!

От нестерпимой боли Эрос мигом пришел в себя. Выдернув клизму, он в ужасе уставился на нее: наконечник кровоточил.

С виду легким и нежным, на самом деле сильным, жестким толчком в грудь девушка вновь повалила парня на кровать, склонилась над ним, обрушив водопад длинных русых волос. За ними Эрос не смог разглядеть ее окаянных глаз, потерял их из виду в тот момент, когда она рассмеялась — без жалости к нему и любви.

— Ха-ха-ха, кто-то ж должен начать… чтоб потом кончить. Гляди-ка, Эрос: клизма пошла тебе на пользу — твой член почти как вчера… или позавчера.

— Не ври, дрянь, я тебя месяц не трогал!

— Что ж так? — Ален дунула, дыхание, отбросив золотистую прядь, приоткрыло ее правый глаз — он влажно блестел, подернутый пеленой слез. — Что ж так, Эрос? Ты ведь любишь меня.

— Я?! Нет, никогда!.. М-м, сейчас я покажу тебе, как я тебя люблю!

Он накинулся на нее, заломал руки, потом судорожно целовал их жесткими, ломкими от запекшейся крови губами; истерично вымаливал прощение; потом, упав на колени, целовал ее между ногами, в бесконечно затухающем электрическом свете казавшимися бледно-жемчужными, словно рожденными в таежном лесном озере, обиталище нежнотелых наяд, — на ее ногах до сих пор можно было разглядеть лазурные блики, почувствовать горьковатый аромат давно скошенных трав и диких цветов… Потом они занимались любовью.

Ален вконец утратила волю, потеряла форму, сознательно подчинившись его воле, подстроившись под его форму — после того, как с необыкновенной страстностью соединила свое изначальное содержание с его решительным концом.

— У-у, я сейчас кончу!.. Ну, Эрос, куда же ты?!

Осекшись на полуслове-полувздохе, он мигом слетел с нее, смешно зажав руками зад, понесся прочь из комнаты. На бегу не сдержался — издал громкие неприличные звуки… Мгновенье-другое Ален во все глаза глядела вслед убегающему любовнику, затем расхохоталась — хрипло, с внезапным надрывом. До нее наконец дошло: будто бомба замедленного действия, в ее дружке сработала клизма. Зажав пальцами нос, кинулась к окну, распахнула настежь, вновь выдохнула-расхохоталась в студеную осень: «Боже, я сейчас кончу!»

И в этот момент в спальню вошел Гапон. Эрос попал ему по лицу дважды, но отчего-то посинел только левый глаз Кондрата. Возможно, Эрос, этот чертов Робин Гуд, угодил в одну и ту же точку… Как бы там ни было, под левым Кондратовым глазом выперла большущая красно-лиловая слива. Не синяк, а воланчик для бадминтона! Кровоподтек вырос столь внушительных размеров, что мешал сесть солнцезащитным очкам, которые Кондрат нацепил на себя, дабы скрыть последствия кулачной дуэли. В результате очки сильно перекособочились, отчего Кондрат выглядел необыкновенно смешным и нелепым. Но до Эроса ему все равно было далеко.

Войдя в спальню, Гапон едва не задохнулся, глотнув спертого, зловонного воздуха.

— Фу, черт, ну у вас и вонь! Канализацию, что ли, прорвало?.. А ты чего голая? Где Эро…

Не договорив, Кондрат резко обернулся, услышав за спиной подозрительный шум.

— Блин, Эрос, да ты весь в говне! Вы что тут, извращались?!

Покачав головой, Кондрат с недоуменной рожей снова повернулся к Ален. Но, увидев, как она ползает по полу, содрогаясь от приступов хохота, не выдержал — загоготал сам.

— Ты засранец, Эрос! Грязный голый засранец!

Эрос, забившись в углу прихожей, где даже вещи, казалось, навеки родные и уютные, отвергли его, шептал чуть слышно:

— Мне так положено… Я не достоин… Будь я проклят…

С минуту послушав бред приятеля, Кондрат с чувством плюнул себе под ноги и взялся откупоривать картонный куб, что притащил с собой.

— Оденься поживей. Поможешь мне, — мимоходом бросил Ален.

Гапон привез компьютер и модем. Зная хорошо устройство Эросовой квартиры — не раз здесь бывал, — перенес технику из прихожей в маленькую комнату, как и все помещения в этом странном, нелепом доме, заваленную вещами — в большей мере аудио— и видеокассетами, компакт-дисками и книгами без обложек. Эта комнатка принадлежала Эросу, а та, где он занимался любовью с Ален, — духам и привидениям. Родители давно в ней не спали…

Стену слева, в двух с половиной метрах от порога, подпирала гитара. Краешек ее грифа был безбожно обломан, словно обкушен или обгрызен, корпус сильно обгорел в двух местах, в остальном же гитара сохранилась неплохо. Да что там «сохранилась» — к такой вожделел бы, наверное, любой начинающий, а может, и состоявшийся рок-боец. Хоть и не «Стрейтокасто Санберст»… Эх, Эрос, Эрос! Сколько Ален знала его, он всегда хотел быть похожим на Джимми Хендрикса. Вот, пожалуйста, — гитара. Когда он только успел ее жечь? Да еще дважды, ну прямо как Джимми на концертах в Лондоне и Майами. Кто-то из пацанов читал, что Хендрикс не просто палил гитару, а будто бы приносил ее в жертву якомусь божеству чи демону. Самым дорогим, что у него было, жертвовал. А на фига жег гитару Эрос? Ведь у него самое дорогое, драгоценное, бесценное — она, его Ален… Она всхлипнула: зачем он жег гитару? Словно мосты за собой сжигал. Нежный ублюдок!.. В эту минуту Ален и самой было неясно, кого она так назвала, — кучерявого блюзмена-наркомана или засранного любовника.