Павел Парфин - Юродивый Эрос [СИ]

Однако главной достопримечательностью Эросовой комнатки была не гитара, а стиральная машина «Ардо», приспособленная под аквариум. В машине-аквариуме жил какой-то глубоководный черт с фонариком, свисавшим над губастой лупоглазой мордой. Это черт на дух не выносил дневного света, поэтому Эрос заботливо завесил иллюминатор в итальянской стиралке старым своим свитером. Правда, когда на Эроса находила дурь или хандра, он устраивал губастому чудищу что-то вроде шторма: включал машину и наблюдал, как морской черт выдерживает выпавшие на его долю беды и испытания… Вот на этот-то аквариум с моторчиком Кондрат водрузил монитор «Sony». Быстро подсоединил провода, модем. За интернет заплатил заранее. Повернулся к Эросу — свернувшись калачиком, тот лежал на тахте. Ален заботливо обтерла его влажным полотенцем и побрызгала своими духами. Сейчас она кротко сидела в ногах любимого, дорогого. Господи, как же дорого он ей дается!

Глядя на чокнутых голубков, Кондрат безнадежно вздохнул. Заговорил, особенно не надеясь, что Эрос слышит его:

— Даю тебе три дня, чтоб ты освободился от своих говняных рефлексов. Сбрось их в Сеть, немедленно избавься от них!.. Небось, полегчает. Ладно, пока, приятель. Ален, ты идешь?

Не раздумывая, Ален ушла с Кондратом, оставив Эроса наедине с собой. Наедине с его рефлексами и безумием. Наедине с интернетом…

Эрос бесцельно блуждал по Сети, будто астронавт, заблудившийся во Вселенной. Будто мертвый астронавт… Нет, Эрос, конечно, еще дышал: иногда затихая, словно и вправду испускал дух, иногда часто-часто, возбудившись от вида случайного сайта, перегруженного дизайнерскими примочками или, наоборот, лаконичного и простого, как стакан воды… Хотя вряд ли от такого можно было возбудиться. Скорее, все те же рефлексы продолжали жуками-короедами изъедать его слабую душу. Скорее всего, так и было.

Однажды его точно переклинило. Вдруг психанув, он что есть силы двинул кулаком по клавиатуре, отшвырнул ее, размахиваясь, потерял равновесие, свалился со стула, головой шибанулся об пол. Посидел чуток, оклемался, затем побрел к книжной полке, пошатнулся, снова упал, кое-как поднялся, доковылял, отыскал жестяной коробок из-под чая, вытряхнул из него кучу таблеток, дрожащими руками отколупал от фольги и жадно, схватив громадную жменю, запихнул в рот…

Но глотать отчего-то не спешил. Чем-то обеспокоенный, подобно больному, встревоженный предчувствием, глубоким и незнакомым, может впервые заявившим о себе из бездны сознания, Эрос шагнул к монитору. Только в эту минуту он заметил, что экран погас. «Чернее ночи», — сравнил его вслух. Или, может, так произнес чужой голос рядом? Чужие голоса-са-са… Подозрение, тотчас озвученное, тиражированное, эхом отдалось в его голове. Он заглянул в монитор — в черном зеркале увидел себя, нелепого, несуразного, с раздутыми от таблеток щеками… Внезапно экран пронзила ярчайшая вспышка! С испугу Эрос глотнул таблетки, подавился, в тот же миг его стошнило — он вырвал прямо на клавиатуру…

…Я вижу себя с высоты потолка. Боже, что за осанка! Одно плечо выше другого, пальцы куриными лапками стучат по клавиатуре, заляпанной, забрызганной какой-то липкой дрянью, взгляд впился в монитор и потух. Не человек, а чучело. Или, того хуже, — мертвец… Нет, конечно, я живой. Ведь я вижу себя и осознаю, что тот, кого вижу, — это я. При этом, правда, мне себя ни капли не жаль. Словно во сне — не жаль… Но какая ж нелегкая занесла меня под потолок! Я пытаюсь освоиться, изучить пространство, в котором вдруг оказался. Итак, подо мной, как я уже успел заметить, — я, надо мной, там, где еще минуту назад висела люстра, сочится голубой свет. Нервно, рывками, будто кто выдыхает его. Меня это совершенно не трогает, я воспринимаю свет, словно во сне, как должное. Знаем, слышали, читали про такое… Однако увольте, рано мне еще — умирать. Не хоцца. В последний раз бросив взор на голубой омут, решаюсь: мысленно разогнавшись, ныряю в черный зев монитора…

…Черный космос одиночества. Слышно, как душа зубами стукотит — не то от страха перед забвением, не то от холода запредельного, непознанного.

Глаза видят черное, душа ищет просвета.

Без мышки, без джостика пробираюсь вслепую. Поворот мыслей, души поворот заменяет мне шаг — шаг в никуда. Мне страшно — и я беру вправо; я в растерянности — по инерции ступаю вперед; изумлен, возбужден до предела — поворачиваю налево. Чувства ведут, чувства уводят — все дальше от реальности уводят меня.

Черно и душно.

Не могу обернуться — страшно. Правда страшно. Ужас стальным обручем сжал мою голову — вот-вот она лопнет, как переспелый арбуз.

Черно и душно.

Я могу мыслить и чувствовать, только глядя вперед — в непроглядную темень. Хватаю ртом ее однородную плотную массу. Мне дурно, меня всего воротит от кромешной тьмы, я ужасно боюсь ее, но при этом вынужден проникать в нее все глубже и глубже. В мыслях и чувствах утопать, увязать в ней, как убийца утопает в предрешенной крови, как вор и продажная девка увязают в делах греховных и непотребных, надеясь раскаянием испросить у Бога прощения… У кого я буду просить прощения?

Когда вокруг черно и душно.

Без зрения я безоружен, беспомощен, словно охотничий сокол в колпаке — сокол на перчатке судьбы, ожидающий своего часа. Боже, какие только образы и сравнения не приходят мне в голову — убийца, вор, сокол…

Без зрения я гол как сокол. Лишенный возможности видеть, глажу, ощупываю свое тело — единственную реальность, доступную моим ощущениям. Глажу… Нет, определенно на мне что-то есть. Очень похоже на латы: рука касается гладкого и холодного. Эх, хочется верить, что на мне рыцарские доспехи, а тело мое могуче, выносливо, ухожено, умаслено и весь я, преисполненный благородства и доблести, создан для похода, для подвига.

Я так хочу в это верить!

Так хочу… Чу! Что там?.. Хххх… Мымымы… Господи, что это?! Что за странные звуки? Шшшш… Значит, я не один в своем одиночестве? Неужели не один… Так это же здорово! Я не один!!

Ух ты, а это еще что за чертовщина?! Вслед за шорохом и сопением — два ржавых каменья с червоточинами посредине. Да-а, брат, рано ты обрадовался — камни близко-близко от моего носа возникли. Черт, того и гляди заедут мне в глаз! Я пытаюсь увернуться, как в следующую секунду до меня доходит: Бог мой, да это ж и есть сами глаза! Пара бойких, как ртуть, глаз! Шмыг — влево, шмыг — вправо, — они словно в горелки играют друг с другом… Вдруг шмыг черной кошкой на грудь мне! Я чуть в штаны не наделал.

— Убоись, брат, не мене, но мира сего паче лютаго зверя. Зверь бо тело вредит, а души не может погубити. Сей же зверь, мир прелестный, сластьми своими тело упитевает червем на снедение, а душу вовеки губит и потом муки вечныя готовит… Да скинешь ли ты с себя колпак покойницкий али нет?!