Кирилл Фокин - Лучи уходят за горизонт

— Будет исполнено, господин Генеральный секретарь.

— Спасибо всем, — Иоанн встал, и все стали вслед за ним. — На сегодня всё. Господин Аль-Тани, прогуляемся, если вы не заснёте по дороге?

Некоторые в комнате заулыбались, а сам Аль-Тани добродушно расхохотался в седые усы. «Кто сегодня носит усы? Какая безвкусица…»

Они вышли из ситуационной комнаты и поднялись на цокольный этаж главного здания.

— Двадцать третьего января, — напомнил Иоанн, — мы с вами были не в этой комнате.

— Да, — кивнул Аль-Тани. — Мы сидели в зале заседаний в здании Комитета на Ист-Ривер.

Он усмехнулся.

— Хотите обвинить меня в провалах в памяти?

— Уточняю.

— Иоанн, меня действительно не устраивает эффективность нашей работы.

— Когда вы были рядовым членом Комитета, — Иоанн провожал Аль-Тани до дверей по пустынному холлу с прозрачными стенами, сквозь которые виднелись пышные клумбы разбитого на парковке парка, — вы выступали против принципа «только прошедшие НБп» внутри ООН.

— Мы говорим о внутренних службах Комитета, — поправил его Аль-Тани. В зеркалах колонн он выглядел гораздо толще в своём приталенном костюме, чем Иоанн, и тот подумал, что традиционная гондора идёт старому арабу куда больше. — Иоанн, вы Генеральный секретарь, вы должны думать о политике, о переизбрании и остальной чепухе. Я же забочусь о том, чтобы ваши приказы выполнялись.

— У меня нет к вам претензий.

— Они есть у меня, — возразил Аль-Тани. — Мандела не пойман. И это только вершина айсберга. Вы знаете, сколько прошедших НБп хакеров водят за нос наших ребят уже много лет? Я говорю сейчас про конкретный случай, но у нас проблемы по всем фронтам… Мы работаем хорошо, иначе я бы подал в отставку, но, Иоанн, мы работаем недостаточно хорошо.

— Управлять миром не так-то просто, Маарфур.

— Я поставлю вопрос о реорганизации службы безопасности Сети на следующем заседании.

— Без моего одобрения?

— Надеюсь его получить, но если нет… — Маарфур развёл руками. Они остановились у выхода на парковку: за дверями, в летней духоте Ньюарка, ночную темноту уже освещала проблесковыми маячками машина Маарфура.

— Я ведь не только генсек, — заметил Иоанн, — я всё ещё председатель Наблюдательного совета.

— И когда ты в последний раз был в том своём кабинете?

Двери раскрылись, на них дохнуло жаром.

— Мы ведь даже не будем никого увольнять, — добавил Маарфур. — Я уже проводил консультации с «Обликом», мы просто заплатим им за процедуры по специальной программе…

— А потом распространим это и на местные отделения? И через год каждый служащий любого министерства любой страны, отвечающий за Сеть, будет из «новых людей»? А потом и не только «сетевики»?

— Ты ведь сам прошёл НБп, Иоанн. Может, хватит притворяться?

Иоанн промолчал.

— Думаешь, никто не замечает? — Маарфур хмыкнул. — Как резко ты изменился после первого года неудач? Как внезапно в конце прошлого года ты решил поддержать протестующих в Европе, спас «Саппур», не дал националистам прийти к власти в Польше…

— Мы сделали это вместе с тобой и с Комитетом.

— Когда на заседании мы поставили вопрос о санкциях против Южной Америки… Изначально ты был убеждён, что этого делать не стоит, но кардинально поменял своё мнение после моих аргументов.

— Я согласился с тобой.

— Нет, — прищурился Маарфур, — ты мгновенно отказался от своей позиции, как только понял, что она ошибочна. Тебя даже не пришлось убеждать. Ты не стал спорить. Ты обошёлся без человеческого упрямства, Иоанн. — Он улыбнулся. — Я работаю в Комитете почти десять лет, и я знаю, как ты вёл дискуссию раньше. Ты стал другим. Я это вижу.

— Увидимся завтра, — Иоанн протянул Маарфуру руку, и тот взял её, но не отпустил.

— Когда в моей стране началась революция, сразу после «Исламского возрождения», помнишь, что ты сказал моему дяде?

— Не стреляйте в безоружных? — сыронизировал Иоанн.

— Будущее всё равно настанет, сказал ты. Не воюйте с будущим — будьте с ним заодно.

— Но что такое будущее, Маарфур? — Иоанн отнял руку. — Это русло реки или канал, который мы роем сами?

— Рытьё канала можно остановить, и тогда нам грозит наводнение. Я поставлю вопрос о реорганизации служб безопасности на следующем заседании.

— Мы ещё это обсудим, — сказал Иоанн. — Удачной дороги.

— Конечно. — Маарфур слегка поклонился и вышел из здания. Иоанн посмотрел, как он садится в машину и уезжает, затем поднялся в свой кабинет. Ночная смена только что заступила, так что в «Игле» царило оживление. В приёмной Иоанна ждал Микеланджело Пуатье. Он сидел на диване, приспустив галстук, и потягивал кофе из пластикового стаканчика.

— Мик, — поздоровался с ним Иоанн. — Подожди пару минут.

— Окей, сэр.

Иоанн вошёл в кабинет, скинул пиджак и направился через потайную дверь в комнату отдыха. Там он ополоснул лицо, выпил горсть таблеток и некоторое время посидел с закрытыми глазами, собираясь с силами. Впереди его ждала ещё одна долгая ночь. Изолированная от шума внешнего мира, стерильно чистая, оформленная в спокойных бело-синих тонах комната отдыха становилась в такие моменты его единственным убежищем, его настоящим домом. Он прекрасно помнил каждую деталь здесь — за последние полгода он чаще ночевал тут, чем в резиденции, и немногим чаще, чем в самолёте. На стене, там, куда упрётся его взгляд, как только он откроет глаза, висела фотография. Семейное фото, снятое восемь лет назад.

Зелёная лужайка, сероватое после дождя небо; Лора в длинном белом платье, Иоанн в смокинге, Федерика с одной стороны и Лэтти с другой; это, конечно же, Фарнборо, 6 июля 2050 года, день рождения Лэтти — ей исполнилось пятнадцать лет, у неё большие глаза матери и ямочки на щеках, доставшиеся от отца; она уже ростом почти с Иоанна, высокая, стройная, спортивная, похожая на Мелиссу в том же возрасте. Но, в отличие от Мелиссы, скачкам предпочитает картинные галереи и мольберты, чем очень льстит матери, пока в решающий момент не откажется связать свою жизнь с искусством и не поступит в Политическую академию Аббертона по примеру отца.

— Она твоя дочь, забирай её себе, она никогда не была моей дочерью! — кричала Лора, и в её глазах блестели слёзы гнева. — Ты отнял у меня моих детей, Иоанн, ты отнял у меня мою жизнь и моих детей, я не прощу тебе этого никогда!

«Она действительно не простит, — подумал Иоанн, вспоминая, — она может забыть, может передумать, но она никогда мне не врала, она всегда честна, и каждый раз, когда она говорит, что ненавидит меня, это по-настоящему… И каждый раз, когда говорит, что любит меня, это тоже по-настоящему…»

В этом году Лэтти исполнилось двадцать три. Иоанн позвонил поздравить её. Разговора по душам не получилось — у Иоанна была всего пара свободных минут, а Лэтти, судя по всему, ужинала со своим женихом и не горела желанием выслушивать отцовские речи. Через две недели у них свадьба, Иоанн перенёс встречу с президентом Евросоюза, чтобы в этот день побыть со своей семьёй, пусть ему и придётся сделать крюк: из России полететь в Париж, а потом в Тбилиси…