Терри Пратчетт - Делай Деньги

К нему присоединился Игорь. Они стояли в тишине, нарушаемой только плеском коммерции.

— Что мне делать , Игорь? — спросил Хьюберт.

— В Фтарой Фтране у наф ефть пофловитфа, — сообщил Игорь.

— Есть что?

— Пофловитфа. Мы говорим: „Ефли не хочефь монфтра, не дергай рычаг“.

— Ты же не думаешь, что я сошёл с ума, ведь нет, Игорь?

— Многие великие люди фитались бевумными, мифтер Хьюберт. Даже Доктора Ханфа Форворда навывали фумаффедфим. Но я фпрофу ваф: мог ли бевуметф фовдать револютфионный экфтрактор живых мовгов?

— А Хьюберт вполне… нормален? — поинтересовалась Адора Белль, когда они поднимались по мраморным ступеням к ужину.

— По меркам помешанных людей, которые не выходят на солнечный свет? — уточнил Мойст. — Довольно нормален, я бы сказал.

— Но он вёл себя так, будто никогда раньше не видел женщину!

— Он просто не привык к вещам, к которым не прилагается руководство, — объяснил Мойст.

— Ха, — сказала Адора Белль. — Почему только с мужчинами такое случается?

Зарабатывает крохотную плату, работая на големов, подумал Мойст. Примиряется с надписями на стенах и разбитыми окнами из-за големов. Отправляется в глухую местность, спорит с могущественными людьми. Всё ради големов. Но он ничего не сказал, потому что он читал руководство.

Они дошли до административного этажа. Адора Белль принюхалась.

— Чуешь? Ну разве это не прекрасно? — сказала она. — Разве это даже кролика не превратит в плотоядного?

— Овечья голова, — угрюмо отозвался Мойст.

— Только чтобы сделать отвар, — сказала Адора Белль. — Все мягкие студенистые кусочки вынимаются сначала. Не волнуйся. Тебя просто сбивает с толку старая шутка, вот и всё.

— Какая старая шутка?

— Ой, да ладно! Мальчик приходит в лавку мясника и говорит: „Мама сказала, можно нам, пожалуйста, овечью голову, только оставьте глаза, потому что она, видать, у нас на всю неделю“. Ты не понял? „Видать“ используется в смысле „хватать“ и еще в смысле, ну „видеть“…

— Я просто думаю, что это немного нечестно по отношению к овце, вот и всё.

— Интересно, — произнесла Адора Белль. — Ты ешь милые анонимные части животных, но думаешь, что другие куски есть нечестно? Ты считаешь, что голова отлетает с мыслью „Ну по крайней мере, он не съест меня?“. Строго говоря, чем больше животного мы съедаем, тем счастливей его вид, потому что нам не нужно будет убивать их так много.

Мойст толкнул двойные двери, и воздух вновь наполнился неправильностью.

Не было мистера Непоседы. Обычно он бы ждал в своем ящике для входящих, готовый одарить Мойста щедрым слюнявым приветствием. Но ящик был пуст.

И ещё комната казалась больше, потому что Глэдис в ней тоже не было.

На полу лежал маленький голубой ошейник. В воздухе витал запах готовящейся еды.

Мойст бросился бегом по проходу на кухню, где у плиты торжественно стояла голем, смотря на дребезжащую крышку огромного котелка. Грязная пена стекала по нему и капала на плиту.

Заметив Мойста, Глэдис повернулась.

— Я Готовлю Ваш Ужин, Мистер Липовиг.

Темные исчадия ужаса запрыгали в свои параноидальные классики перед внутренним взором Мойста.

— Не могла бы ты, пожалуйста, опустить черпак и отойти от котла? — произнесла Адора Белль, неожиданно появившись около него.

— Я Готовлю Ужин Мистеру Липовигу, — сказала Глэдис с намёком на вызов. Бурлящие пузыри, как показалось Мойсту, стали больше.

— Да, и он выглядит почти готовым, — продолжила Адора Белль. — Так Что Я Бы Хотела Взглянуть На Него, Глэдис.

В ответ последовала тишина.

— Глэдис?

Одним движением голем передала ей черпак и отступила, полтонны живой глины двигалась легко и бесшумно, как дым.

Адора Белль осторожно подняла крышку и погрузила ковш в кипящую массу.

Что-то поскреблось о ботинок Мойста. Он посмотрел вниз в обеспокоенные рыбьи глаза мистера Непоседы.

Потом он вновь посмотрел на то, что поднималось из котла, и понял, что с тех пор, как он в последний раз вдыхал, прошло по крайней мере тридцать секунд.

Вошла, суетясь, Пегги.

— О, вот ты где, непослушный мальчик! — воскликнула она, подхватывая песика. — Нет, ну вы не поверите, спустился до самого ледника!

Она осмотрелась, смахивая с глаз волосы.

— Ох, Глэдис, я же сказала тебе поставить на холодильную плиту, когда начнет закипать!

Мойст поглядел на поднимающийся ковш, и в потоке облегчений боролись за право быть замеченными разные неуклюжие наблюдения.

Я на этой работе меньше недели. Человек, от которого всё по-настоящему зависит, убежал с криками. Меня уличат, как преступника. Это овечья голова…

И — спасибо за заботу, Эймсберри — на ней были тёмные очки.

Криббинс борется со своими зубами — Теологический совет — „Вот что я называю развлечением“ — Волшебная игрушка мистера Фасспота — Книги Сэра Джошуа — Врываясь в банковское дело — Полицейские умы — Как насчёт золота? — Криббинс разогревается — Возвращение Профессора Флида, к несчастью — Мойст считает свои блага — Оборотень раскрыт — Сплот: бодрит и веселит — Время молиться

— Боюсь, мне пора закрывать здание, святой отец.

Голос госпожи Хоузер ворвался в сны Криббинса.

— Мы снова откроемся завтра в девять, — добавил он с надеждой.

Криббинс открыл глаза. Тепло и спокойное тиканье часов убаюкало его до состояния чудесной дремоты.

Госпожа Хоузер стояла рядом, не восхитительно обнаженная и розовая, какой она недавно фигурировала во сне, а в прямом коричневом пальто и неподходящей шляпе с перьями.

Внезапно проснувшись, он спешно принялся рыться в кармане в поисках челюстей, не доверяя их заключению во рту во время сна. Он отвернулся из-за вспышки непривычного смущения, пока боролся с зубами и пытался вставить их, а потом снова боролся с ними, чтобы вставить их так, как надо. Они всегда давали сдачи. В отчаянии он вырвал челюсти наружу и раз-другой сильно ударил ими по подлокотнику, чтобы сломить их дух, прежде чем запихнуть их в рот ещё раз.

— Вшг! — выразился Криббинс и хлопнул себя по щеке.

— О, благодарю вас, мэм, — сказал он, промокая рот платком. — Прошу прощения насчёт этого, клянушь, уж я с ними наштрадался.

— Мне не хотелось вас беспокоить, — продолжила госпожа Хоузер, её испуганное выражение стало исчезать. — Уверена, вам нужен был этот сон.

— Не сон, мэм, размышления, — возразил Криббинс, вставая. — Размышления о падении всего неверного и возвышении праведного. Разве не сказано, что последний станет первым, а первый станет последним?

— Вы знаете, меня это всегда немного беспокоило, — призналась госпожа Хоузер. — Я имею в виду, что случится с людьми, которые не первые, но и не совсем последние тоже? Ну, знаете… Двигаются вперед, стараются, как могут?