Евгений Мисюрин - Железные души

Повторю, меня местные приняли за эльфа, так что особо не нагружали. Мымрог считал даже чем-то воде предмета гордости, вроде хрустальных фужеров в тёткином серванте.

Но вот не лежит у меня душа к рабскому существованию. Само понятие раба уже выводит. Я лучше под кнутом сдохну, чем буду с ошейником жить. Вполне понимаю героиню прошлых лет Долорес Ибарури, которая говорила, что лучше умереть стоя, чем жить на коленях.

Так вот и бежал. Меня ловили, били, лечили и всё по кругу. Теперь днём на цепи держат. Ночью я сплю в общем бараке. Без оков, но под внешней охраной. Но точно знаю, что однажды всё-таки сбегу. А если получится, то вернусь и грохну эту сволочь – Эфере. Вот, стоит над душой, ждёт реакции на свои слова и кнутом поигрывает.

Поднимаюсь, хватаю гусли как гитару, и луплю по струнам, куда пальцы попадут.

– Пе-ре-мен! Требуют наши сердца! – ору я.

На Цоя это похоже мало, он, поди, от такого насилия над песней в гробу вертится. Но Мымрог даже пальцем покрутил, и вот старик в таком же ошейнике, как у меня, несёт мне глиняную кружку. Неужели, наконец, узнаю, что же пьёт его мымрогское величество? Вода… Обыкновенная вода. Но мне сейчас даже к месту. Больше поливаю на обожжённое кнутом плечо, чем пью.

Вообще-то я за эти дни привык к боли, к страху быть битым, к виду кнута. Раньше даже само понимание, что меня побьют, заставляло всё внутри выворачиваться. Приходилось перед дракой успокаивать дрожащие ноги и сворачивающийся в кучку живот. А здесь… Каждый день кнутом попадает. Для них это как «здрасьте». Ну и я привык. Даже когда после побега растягивают на широкой кушетке с наручниками, и то уже смотрю на всё философски. Замечаю плохо завязанный узел через поясницу или между ударами успеваю на небо посмотреть. Очень забавляет физиономия Эфере, когда он видит, что его педагогические потуги не влияют на воспитанника. Он такой прикольный становится, красный, жилка на виске дёргается.

Так-то сами мымгыры коричневые. Похожи на помесь негров и китайцев. Короткие, выше метр семидесяти почти никого нет, широкоплечие и кривоногие. Лица чисто азиатские, если бы не носы и губы – мясистые, африканские. А глаза узкие. А когда Эфере нервничает или злится, становится цвета пьяной вишни.

К вечеру меня отковали и отправили в барак. Там уже собрались все «домашние» рабы. Земледельцы – те обитают отдельно.

Вообще мымгыры живут с «ангельской пыли». Как можно догадаться, наркотика. Производное местных маков. Хотя на самом деле это не мак, на вид сиреневые цветы, формой на калы похожи. Растут в степи, мымгыры там целые поля распахали. А их пыльца – офигенная дурь. Местные прессуют из неё натуральный гашиш и продают караванщикам. Те примерно раз в месяц приходят. Четыре крытых фургона с неслабой охраной.

Первый раз я бежал именно с ними. Забрался под воз, привязался к дощатому днищу верёвкой и спокойно выехал. И ведь никто ничего не проверил. Нет, этой наркомафии у наших, земных, ещё учиться и учиться. Ни зеркалом под дно не заглянули, ни собак не пустили. Собак, кстати, здесь нет – они от этого гашиша с ума сходят и начинают всех подряд грызть.

Так что я благополучно отбыл с караваном, а на первом же привале выбрался и подошёл к торговцам. Сам. Вот дурак-то! Сейчас бы я сроду этого не сделал. Понятно, что те меня скрутили, благо, верёвка у меня своя была, и обратно отвезли. Не пожалел начальник, сам поехал и целого охранника со мной обратно отправил. Да ещё и сдал Мымрогу с извинениями.

После этого случая я и познакомился с Ильей. Она мне много рассказала. Опять же, с её подачи я начал учить местный язык. Благо, бабуля с горем пополам балакала на синдарине. По-моему, она убедила Мымрога не пускать меня в расход. Подтвердила, что я эльф.

Так что, когда я в следующий раз ноги сделал, меня снова лишь высекли, хотя других после двух побегов уже на кол сажают. Но я лучше на кол, чем в ошейнике.

Мымрог, кстати, обещал, что, если я ещё раз дёру дам, отправит меня в поля. А это верная смерть через год, от силы, полтора. Пыльца… Те, кто там работают, апатичны, безвольны. Если их на обед не позвать, так и будут сидеть, глядя в одну точку, и поесть забудут. А за год пыльца лёгкие сжигает до самых рёбер. В общем, ничего хорошего.

Наконец в бараке все угомонились. Натрудились за день. Это я на привилегированном положении – с утра до вечера на инструменте бренчу, а им зачастую и присесть некогда.

Я полежал ещё, считая в уме до тысячи. Это где-то пятнадцать минут получается. Встал. Замер. Так, никто не шевелится, значит, не заметили. Постоял в темноте. Видно не очень, но глаза всё-таки привыкли, так что пошёл. Здесь, в углу, у меня заначка – корзина, а в ней килограмм сорок камней. А ещё колёсико на верёвочке.

Кое-как забираюсь по столбу, упираясь ногами в стену. Попробуйте влезть, когда на шее такая загогулина болтается. Весь запыхался, но стараюсь ползти бесшумно. Если получится – можно смело в ряды ниндзя принимать. Запыхался, руки-ноги дрожат, но я наверху. Даже не знаю, сколько времени я карабкался. Сижу, отдыхаю. Наконец, привязал колёсико. Я просунул в него палку, а её саму уже примотал к стропилу, или как там эта конструкция называется. В общем, висит колесо. Продеваю верёвку и, держась за неё, отпускаю ноги. Смотри-ка, опустился. Я уж боялся, что похудел настолько, что корзина с камнями меня перевесит. Однако, поднялась под самый потолок, метрах в четырёх над земляным полом. Привязываю.

Теперь самая опасная часть плана. Замираю возле двери и внимательно слушаю. Если сегодня охранники дежурят не по двое, то мне кирдык. Обычно они совершают обход бараков, вроде как страхуя друг друга, а на деле, травят местные анекдоты да описывают, кто как кого из полевых рабынь пользовал.

Это отдельная история. Женщин на полях дерут вообще все, кому не противно. А Мымгырам, по-моему, противно не бывает. Они сами вечно грязные, вонючие. Колхозники наши – существа бессловесные и безвольные. Так что даже сказать в своё оправдание ничего не могут, не то, чтобы отбиваться. Вот и радуется охрана, когда старших нет.

Стою уже не меньше получаса, даже ноги затекли. Совсем служивые на устав забили. Дедушек на них нет. Переминаюсь, наклоняюсь, чтобы не застыть, ночи тут холодные. Наконец, слышу голоса, а потом громкий хохот. Распоясался наш обслуживающий персонал, а если разбудят подопечных? Ну ничего, сейчас я это прекращу.

Подхожу к двери и начинаю скрести в районе засова. В отличие от дома, на нашем бараке засов снаружи, вот я и изображаю попытку его вскрыть.

Бдительные воины, понятное дело, замечают попытку побега и решают тут же прекратить беззаконие. Засов с шумом отодвигается и в барак врывается первый.

Повезло. Впрочем, на этих двоих я и рассчитывал. Давно их подметил. Не знаю, как они по именам, охрана с рабами не очень-то откровенничает, я зову их Тонкий и Толстый, по Чехову. Тонкий с меня ростом, может на пару сантиметров выше, и худой, как вешалка для пальто. Постоянно ходит в кожаных латах. Кажется, они называются колет или как-то так. И я уверен, что он себе в бока и плечи какую-нибудь солому подкладывает. Потому что как ни посмотрю, у него фигура всегда разных пропорций. Комплекс у парня, видать.