Евгений Мисюрин - Железные души

Кузнец очень похож на кубик, на который поставили сверху кувшин. Ростом мне по плечо, шириной такой же. Голова без шеи и с мощными, широкими скулами. Из одежды на нём войлочные тапки, набедренная повязка, кстати, у меня такая же, и кожаный фартук. На правой руке рукавица.

Меня он замечает только когда я останавливаюсь прямо перед ним. Берёт из-под ног молот, затем молча кладёт его туда же и смотрит.

Под внимательным взглядом достаю из набедренной повязки свою величайшую ценность – золотую чешуйку. Это монета. Маленькая, чуть больше ногтя большого пальца, тонкая. Её уронили на ковёр ещё десятину назад, а я нашёл. С тех пор и таскаю. Именно она даёт мне надежу удачно закончить побег. Показываю кузнецу, а второй рукой цепляю замок на колодке.

– Это снять. Я это дать.

Сделка примитивнейшая. Местный пролетариат как может кивает головой без шеи, и мне в лоб тут же летит кулак. Удар и чернота. Я успеваю подумать, что он по-своему прав. Зачем что-то делать, когда можно и так взять.

Очнулся я только в телеге. Кто бы сомневался, что меня отправят обратно. А я-то надеялся, что сюда длинная рука наркомафии не достаёт. Ошибся, и теперь лежу, голова кружится, руки-ноги связаны.

Мымрог всё-таки сдержал слово и отправил меня в народное хозяйство. Перед этим, естественно, проведя усиленную воспитательную работу по методу Шурика. Только в обои не заворачивал.

Эфере, сволочь такая, как-то догадался, что больно мне только первые четыре-пять ударов, а потом то ли включается какой-то режим, позволяющий отключиться от боли, то ли просто привыкаю. На этот раз педагогическая порка заняла целый день. Десять заходов с часовым интервалом. Как я орал… Больно было, будто кожу живьём сдирают. Причём, садюга, сделает ударов шесть-семь и уходит на перекур. К вечеру я уже решил, что не проживу этот день. Но ничего, справился.

Илья снова пользовала меня своей энергией и лекарственными травами. Наварила какой-то кашицы, по запаху очень похожей на мазь Вишневского, и всю спину с окрестностями мне ей намазала. Я усиленно изображал потерю сознания, чтобы меньше доставали.

– Сед Кириил, тебе стоит смириться, – женщина неплохо освоила синдарин. – Если ты не успокоишься, Эфере тебя убьёт.

– Я не боюсь смерти, Илья. Я не хочу жить в рабстве.

– Но почему?

На её лице откровенное недоумение.

– Рабу не надо заботиться о пропитании, одежде, жилье. Всё за него делает хозяин, рабу надо только выполнять свою работу. Раб не отвечает ни за что. Даже если он совершит преступление, его не могут посадить в тюрьму или отрубить голову.

– Илья, скажи, если хозяин захочет, он может ударить раба?

– Конечно.

– И даже убить?

– И убить. Но тебя никто не собирается убивать. Ты же видишь, Мымрог тебя любит. После стольких побегов он не посадил тебя на кол, а всего лишь поучил кнутом.

– Я хочу иметь возможность отвечать ударом на удар.

– Я знаю, Кириил, что раньше ты был благородным седом, хоть и скрываешь. Потому тебе и тяжело. Постарайся принять своё положение. В нём тоже есть хорошие стороны.

Интересно, ей приказали меня уговорить, или Илья на самом деле так думает? Продолжать разговор мне не хотелось, и я угрюмо замолчал. Так и лежал молча всю последующую неделю, пока спина не зажила.

Зато, как только «выписался», меня тут же впрягли в работу. Больше не дадут бренчать целый день на гуслях. Теперь я водовоз.

Сижу на заднем дворе, в единственной части Астата, огороженной каменной стеной. Кроме меня здесь находится колодец. Примерно раз в час к нему подъезжает на телеге большая деревянная бочка где-то на тонну объёмом. Я должен успеть заполнить её водой.

Цистерн две. И пока я наливаю одну, возчик везёт вторую. У меня немного мятое жестяное ведро и длинная верёвка, метров пятьдесят. Колодец представляет из себя выложенный из камня цилиндр высотой примерно полметра. Края его покрыты выемками, проточенными постоянным движением верёвки. Никакого ворота или журавля. Всё вручную. К концу дня у меня уже руки отваливаются, ужасно болит спина и плечи, а ноги почти не идут.

Отдыхать особо некогда, возчик оборачивается примерно за час. Мы с ним поливаем поля. Можно, конечно, гордиться своим вкладом в сельское хозяйство, но не до этого. Тут хотя бы несколько минут урвать, чтобы присесть в тени забора.

Другой тени задний двор не имеет. С одной стороны стена юрты Мымрога, с двух других – глухой забор, и в оставшейся – ворота с охраной. Там всё по-взрослому – мечи, копья, даже двое арбалетчиков. Ещё бы, стратегически важный объект. Я и сам уже прочувствовал, насколько ценна вода в степи. Так что бежать можно даже не пытаться. Ночью тоже вряд ли получится, во всяком случае, не в ближайшие полгода. Вечером едва хватает сил добрести до своих нар в бараке.

Я совершенно бездумно, как автомат, забрасываю ведро в колодец. Тут глубоко, поэтому пока оно с грохотом опускается, можно перевести дух. Как только булькнуло, вытаскиваю его за верёвку, делаю четыре шага к помосту, возле которого стоит телега, и опрокидываю тару в бочку. Повторить упражнение до полного отупения. Подошёл, бросил, тянем, тянем, тянем… Долго тянем, до воды метров сорок. Наконец, ведро в руке. Четыре шага. Я, кажется, могу их уже и с закрытыми глазами сделать. И опрокинуть ведро.

И снова, четыре шага к колодцу, бросить ведро и… с ужасом смотреть, как верёвка, которую забыл намотать на руку, исчезает внутри колодца.

Белый полярный лис…

В бочке хорошо, если дно прикрыто. Да и возница скоро следующую привезёт. Нет, на этот раз меня точно на кол посадят. Такой косяк. Сбегать к воротам, спросить совета у охраны? Это вообще дебильная мысль. На смех поднимут, это в лучшем случае. А скорее всего – доложат. А как я могу исправить положение сам?

Подхожу к колодцу. Каменная труба диаметром сантиметров семьдесят. В основном выложена из разнокалиберных валунов. Ниже заметны округлые блоки, на вид из песчаника.

Единственный выход. Делаю глубокий выдох и лезу внутрь, упираясь спиной и ногами. Достаточно удобно, так можно и спуститься. Если возница приедет и не увидит меня, то лучше пусть подождёт, чем узнает, что ведро утопло.

Ползу таким образом уже метров десять. Камень сменился блоками. Интересная кладка – будто в больших квадратных кирпичах вырезали внутренний полукруг и потом состыковали. Не сказать, что идеально ровно, но не сравнить с верхней частью.

А главное, камень здесь мокрый, скользит. Как бы не навернуться. А мне ещё и вверх с верёвкой ползти. От печальных мыслей слабеют руки, поэтому стараюсь не думать вообще. Раз – правая ладонь ушла вниз. Два – спина скользит за ней на десяток сантиметров. Три – одна нога. Четыре – вторая. И так по кругу.