Филип Дик - Помутнение [= Скользя во тьме (книжный вариант)]

— Хорошо бы поскорее.

— Постараюсь… — Донна открыла сумочку и вытащила маленькую записную книжку и ручку. — Как мне с тобой связаться? Да, кстати, я забыла, как тебя зовут?

— Чарлз Б. Фрек.

Он продиктовал ей номер телефона — не своего, разумеется, а одного друга из добропорядочных, который передавал ему подобные послания, — и она тщательно записала его. С каким трудом она пишет, еле царапает… И чему только их учат в школе! Почти неграмотные все. Зато хорошенькая. Едва умеет читать и писать? Плевать! Что у телки важно, так это красивые сиськи.

— Я тебя, кажется, припоминаю, — сказала Донна. — Кажется. Я вообще не очень помню тот вечер, я тогда в стороне держалась. Помню только, как набивала порошок в маленькие капсулы от либриума. Я еще просыпала часть на пол. — Она задумчиво посмотрела на него. — А ты вроде парень ничего. Будешь потом брать еще?

— Спрашиваешь, — ответил Чарлз Фрек, прикидывая, как бы успеть найти товар подешевле. В любом случае дело в шляпе. Счастье, подумал он, это знать, что у тебя есть травка.

Людские толпы, солнечный свет и вся дневная суета скользили мимо него, не касаясь, — он был счастлив.

Паршивые копы вдруг сели ему на хвост — и посмотрите, как повезло! Совершенно неожиданный новый источник препарата «С»! Что еще нужно человеку? Теперь можно смело рассчитывать на две недели — почти полмесяца жизни. Две недели!.. Его сердце возликовало, и Чарлз на мгновение ощутил дурманящий аромат весны, врывающийся в окна машины.

— Поедешь со мной к Джерри Фабину? Я отвожу ему шмотки в федеральную клинику номер три, его забрали вчера ночью. Беру понемногу, а то вдруг его выпишут и придется переть все назад.

— Лучше мне с ним не встречаться, — сказала Донна.

— Ты его знаешь? Джерри Фабина?

— Джерри думает, что именно я заразила его букашками.

— Тлей.

— Тогда он не знал, что это тля… Лучше мне не лезть — в прошлый раз он как с цепи сорвался. Все дело в рецепторных зонах мозга — по крайней мере я так думаю. И в правительственных бюллетенях так объясняют.

— Это лечится?

— Нет.

— В клинике обещали свидание. Говорят, что он, пожалуй, мог бы… — Чарлз повел рукой. — Ну, не то чтобы… — Он снова сделал жест рукой — ему трудно было сказать такое о своем друге.

Донна бросила на него подозрительный взгляд.

— Уж не поврежден ли у тебя речевой центр? В твоей… как там ее… затылочной доле.

— Нет, — ответил Чарлз энергично.

— А вообще какие-нибудь повреждения? — Она постучала себя по голове.

— Нет. Просто, понимаешь, ненавижу эти чертовы клиники… Однажды я навещал парня… Он пытался натирать пол… то есть, я имею в виду, он просто не мог понять, как это делается… Что меня достало, так это то, что он все равно старался. Не просто час или два; через месяц, когда я опять пришел, он все еще пытался, снова и снова, так же, как и в первый раз, когда я его видел. Никак не мог взять в толк, почему у него не получается. Я помню его лицо: он был уверен, что сделает все правильно, если поймет наконец, в чем его ошибка. И постоянно спрашивал: «Что я делаю не так?» А объяснить ему ничего было нельзя, то есть они там объясняли, и я объяснял, а он никак не мог понять.

— Я читала, что рецепторные зоны в мозгу обычно отказывают раньше всего, — спокойно проговорила Донна, разглядывая соседние машины. — Смотри, впереди один из тех новых «порше» с двумя двигателями! — Она возбужденно указала пальцем. — Ух ты!

— Я знал парня, угнавшего такой «порше», — сказал Чарлз. — Вывел машину на Риверсайд, разогнался до семидесяти пяти — и в лепешку. Въехал прямо в какой-то трейлер. Думаю, он его и не заметил.

У него немедленно пошел глюк: он сам за рулем «порше», но трейлеры замечает, замечает вообще все на свете. И все на шоссе — Риверсайд в час пик, — безусловно, замечают его: такой стройный, широкоплечий, неотразимый чувак в новеньком «порше», делающем двести миль в час, — и полицейские беспомощно разевают вслед рты.

— Ты дрожишь, — сказала Донна и опустила руку на его локоть. Какая нежная рука — прямо мурашки по коже. — Притормози.

— Я устал, — пожаловался Чарлз. — Две ночи и два дня считал букашек. Считал и засовывал в банки. А когда мы на следующее утро понесли их в машину, чтобы показать доктору, там ничего не оказалось. Пустые банки. — Теперь он сам почувствовал свою дрожь, заметил, как трясутся руки на руле. — Ничего ни в одной чертовой банке. Никаких букашек. И тогда я понял, я понял, черт побери!.. До меня дошло: Джерри испекся. Ошизел.

Воздух больше не пах весной. Мучительно потянуло принять дозу препарата «С». К счастью, у него был еще небольшой походный запас в «бардачке», и он стал искать парковку, чтобы остановиться.

— Ты и сам хорош, — сказала Донна. Голос девушки звучал отстраненно, она как будто ушла в себя. Наверно, ее достала его дурацкая езда. Скорее всего.

У него вдруг пошел новый глюк. Перед глазами возник большой припаркованный «понтиак», стоявший задним мостом на домкрате. Домкрат опасно накренился; длинноволосый мальчишка лет тринадцати, взывая о помощи, пытался удержать машину. Они с Джерри Фабином выбежали из дома. Чарлз схватился за дверцу со стороны водителя, пытаясь открыть ее, чтобы поставить на тормоз, а Джерри — в одних брюках и босиком, со спутанной после сна шевелюрой — обежал машину и голым белым плечом, никогда не видевшим солнца, сшиб мальчишку, откинув его в сторону. Домкрат наклонился еще больше, и машина упала задом на землю. Мальчишку не задело.

— Слишком поздно было тормозить, — выдохнул Джерри, пытаясь откинуть засаленные волосы с глаз и часто мигая. — Не успели бы.

— Он в порядке? — крикнул Чарлз Фрек. Сердце его бешено колотилось.

— Да. — Джерри стоял рядом с мальчиком, пытаясь отдышаться. — Черт! — яростно заорал он. — Я же говорил тебе: подожди, сделаем вместе!.. Идиот, когда домкрат падает, тебе не удержать в руках две тонны веса! — Его лицо исказилось от гнева. Парнишка выглядел несчастным и виновато смотрел в землю. — Сто раз тебе твердил!

— Я хотел нажать на тормоз, — попытался объяснить Чарлз Фрек, прекрасно сознавая собственную идиотскую ошибку, столь же большую, что и у мальчишки, и столь же смертельную. Он, взрослый человек, не справился с ситуацией. — Теперь я понимаю…

И тут глюк оборвался; это оказалось вполне реальное воспоминание: они тогда все жили вместе. У Джерри сработал инстинкт — иначе мальчишка валялся бы под «понтиаком» с перебитым позвоночником.

— Я спал, — пробубнил Джерри уже в уютном сумраке дома. — Первый раз за две недели букашки дали мне нормально заснуть. Пять дней я вовсе не спал, только бегал из угла в угол. Я уж было думал, что они совсем ушли из дому, куда-нибудь к соседям. А теперь я их снова чувствую. Меня снова обманули — десятый раз. Или одиннадцатый? — Голос Джерри звучал уже спокойнее, не сердито, а скорее озадаченно. Он протянул руку и дал мальчишке хороший подзатыльник. — Эх ты, тупица, если домкрат не держит, сразу давай деру! Забудь о машине, даже не пытайся удержать ее.