Фима Кибальчич - Пыльца в крови

Словно Дальних Пределов и не было никогда.

– Ты конченый наркоман, капитан Граув. Алекс только вытрет об тебя ноги и будет прав.

Он вытер со рта рвоту и посмотрел на драный, запачканный рукав.

– Чага, – прошептал Тим.

Самое страшно, что он не мог понять, что чувствует, произнося это, – отвращение или надежду. В имени Чага было столько свободы от самого себя. Окончательной свободы. Когда ты все в жизни безвозвратно и безнадежно слил в черную дыру, то можешь позволить себе никогда и ничего не решать. Найдется тот, кто решит за тебя все, даст направление и много сладкой боли в награду.

Тим схватился за поручень кресла и с трудом поднялся. Ему нужно добраться до душа. Ему нужно избавиться от грязи.

В узком отсеке он выбросил в аннигилятор потрепанную одежду и встал под ионный душ. В мгновение ока слабо заряженные частицы длинных молекул разрушили всю грязь, все мертвые, не имеющие заряда ткани, покрывающие кожу, и поток воздуха сдул это прочь. Выдраенное до обезжиренных атомов тело казалось сухим, скрипучим. Хотелось под воду, но в его авиетке водные процедуры были не предусмотрены. Впрочем, даже так ему стало лучше. Хотя на станции скорой помощи его дезинфицировали, но принять душ самому, даже ионный – по-настоящему хорошо.

Он видел себя на боковой отражающей переборке – стройного, подтянутого, пропорционально сложенного, с гладкой кожей. Но сейчас отражение казалось фальшивкой, не имеющей к нему никого отношения.

На авиетке одежды не было и синтезатора тоже.

Притащусь к Алексу в слайсе, буду делать вид, что вырос духом после Дальних Пределов.

Тим прошелся пальцами по мягко светящему экрану душевого отсека и почувствовал идущие со всех сторон потоки воздуха. Тело от горла до ступней стало покрываться слоем влажной, липкой суспензии. Воздушный поток стал жарче на несколько секунд, а потом отключился.

Одноразовое покрытие, или слайс, было вполне удобной одеждой. Химический раствор в секунды превращался в дышащую и хорошо тянущуюся ткань, которая мягко облегала тело, оставляя голой шею, кисти рук и ступни. На улицах городов нередко встречались фрики и погруженные в великие думы ученые, которые, ничем не заморачиваясь, расхаживали лишь в слайсах.

Хотелось бы сойти за ученого. Если удастся нахмурить лоб и раздобыть где-нибудь папку.

Из рубки управления раздался предупреждающий сигнал – авиетка приблизилась к Дублину. Тим вышел из отсека и сунул ноги в свои мягкие, потерявшие форму кроссовки. Как только они стянулись на ступнях и приобрели стандартный рельеф, Граув тяжело вздохнул.

Честнее быть фриком и выпить жбан пива, после того как Алекс меня поимеет.

Когда-то очень давно Тим Граув любил Дублин.

Дублин любили все курсанты училища. Его всегда любил Алексей Треллин и поэтому жил здесь время от времени. Когда они с Тимом вместе учились, один на первом, второй на третьем курсе, то частенько гоняли сюда на скутерах, чтобы прошвырнуться по сумасшедшим, плавающим в воздухе мостовым города, забраться на голову шахтера, застывшего у индустриальной воронки и устроить там пикник, поливая пивом гигантскую каску.

Дублин был прекрасен и издалека.

Он был похож на взрыв, остановленный временем в тот момент, когда фрагменты строений уже разлетаются вверх и в стороны, еще секунда – и начнут падать, превращаясь в уродливый хлам. Но в этот самый последний момент все замирает, становится ярким, цветным, безупречным, как навечно застывший в воздухе фейерверк из кварталов, дорог, домов и растений.

Хотя была одна особенность, – взлетевший в воздух город тянулся не вверх, а на восток, к восходящему солнцу, а на западе уходил под землю километрами заводов. Здесь, над гигантской индустриальной воронкой, где грузились массивные промышленные платформы, торчала тридцатиметровая фигура шахтера – работника подземелий античных времен.

На первом курсе училища Тим не мог решить, что ему больше нравится в Дублине.

Он мог часами наблюдать, как пристыковываются платформы, ощетинившиеся силовыми установками, как в них загружают огромные куски отливочного камня, сплавов, километры сложной композитной керамики для космических крейсеров.

Он обожал носиться по тротуарам города, – висящим прямо в воздухе ступеням, которые будто дышат, пока по ним идешь. Влетать во дворы галерейных домов, рассматривать цветочный орнамент витражей.

Было здесь и еще одно местечко. Над головой шахтера спиралью вверх на многие километры уходила квадратная труба с выдающимися прозрачными ребрами. В ней чередовались развлечения на любой вкус: концертхоллы, рестораны, рекреационные салоны, музеи и казино. Здесь можно было затеряться до утра, особенно если отец пребывал на Марсе.

С тех пор времени прошло много, по ощущениям – целая жизнь, но не для Дублина, город оставался прежним, – наполненным жизнью и движением. Вот только теперь исчезло былое единство с ним. Тим смотрел сквозь прозрачный купол авиетки, вытирал мокрые ладони о тянущуюся ткань своего слайса. И остро чувствовал себя фриком.

Даже затянутый перистыми облаками Дублин казался праздником, к которому Граув не был готов. Красный, фиолетовый, коричневый, город то сиял глянцем и стеклом, то притягивал взор спокойными матовыми тонами.

Сможет ли он ступить на живые плитки тротуара без горечи? Или, глазея по сторонам, пройтись по движущейся пешеходной ленте. Однажды они гуляли здесь вместе с отцом, и воспоминания об этом, несмотря на старания, никак не хотели исчезать. Сэм и Дальние Пределы – его единственно возможный выбор, все остальное – мираж.

Раздавленная в гнезде ворона и «Маленькие радости».

И Тим рассмеялся.

Дверь небольшого особняка, разрисованного самыми ядовитыми оттенками желтого и оранжевого, открыл сам Алекс. Он небрежно привалился к косяку и осмотрел Тима с головы до ног.

– A-а, капитан второго ранга Тимоти Граув. Прибыли с отчетом о поножовщине? Доклад не нужен и так вижу, что вас все же выписали из больницы, но не снабдили приличной одеждой.

Тим растерялся, открыл и закрыл рот, оглянулся назад. Алекс резко притянул его к себе и обнял.

– Рад тебя видеть! Но какого хрена ты вытворяешь?

– Извини, Алекс, я…

– Проходи. Есть хочешь?

Он шагнул внутрь, где начиналась идущая вверх широкая, темного дерева лестница.

Тим поплелся следом и споткнулся, миновав дверь. В голове шумело. Когда же он ел в последний раз? Еда мне не положена, я ее не заслужил. Ирт бы знал, а Алекс – нет.

– Я выпил бы чаю.

– Значит, набулькаю чаю! У меня, кстати, есть подходящая для тебя кружка.

С надписью «Маленькие радости» по боку?