Фима Кибальчич - Пыльца в крови

– Именно так, капитан Граув, – челюстной створ таракана шевельнулся. – Исходя из заданной траектории «Сияющего» и предположительной траектории полета СимРига, мы определили наиболее вероятный сектор приема сигнала и сектор проникновения.

– Когда и где это произошло?

– Выход из галактики Воз, март тридцать пятого года по земному времяисчислению, – бесстрастно просчитал МихМих.

– Пространственное смещение от активации хрономины около десяти месяцев, – прошептала зверушка.

– Но Рою Прогноза боя не стала ясна причина его смерти.

В этой словесной слизи не было никакого смысла и никакого значения Ирта. Кроме одного – они получили свое и задолжали ему ответ.

– К червям СимРига и времяисчисление! Ты обещал связь с Орфортом!

Инсектоид помедлил, но вскинул лапу и развел два когтистых пальца.

Справа от них будто распороли шкуру этой вонючей пещеры и появился треугольный проход.

– Ты получишь свою связь, Ирт Флаа.

Тварь медленно двинулась к треугольнику. Льдистая поверхность жалобно скрежетала под уродливыми конечностями. Таракан мог быть легким и быстрым или тяжелым, как скальный зубец Стен Флаа.

Они покинули пещеру Утраза и оказались внутри человеческой Ниши. Давление отступило, и Ирт разлепил внутренние ростки, поднимаясь в высоту роста инсектоидов. Здесь тварей было несколько. Трое по обе стороны от треугольного входа. Зелено-черные фигуры стояли неподвижно: лапы, опущенные вдоль тела, скрывали цветные накидки-плащи, морды с костяными наростами были задраны, а на кожистых веревках, спускающихся на панцирные плечи, – разноцветные кольца. Но кольца – это не украшения, подобные кольцу на пальце, что показывал Чага. Нет. Охотничье чутье подсказывало – это оружие.

Черные когти МихМиха теперь клацали по ячеистому полу, а инсектоиды тянулись вверх, приветствовали Хозяина своих роев. Это внушало уважение к Маршалу выползней.

В центре Ниши висела очередная звездная картинка. Жалким существам, видимо, казалось, что, управляя картинками, они управляют миром. Но мир – это дыхание и движение клеток, а не иллюзии, которые их изображают. У края кровавой точкой пульсировала звезда. Ирт не знал звездных карт, глупых галактических названий, но слепой взгляд на красную точку выпуклых глаз Маршала роев подсказал ему – это Орфорт.

Гнилой медергом!

Красное мигание отдавалось тревожной вибрацией внутри Флаа. Вранье! Все это человеческая фальшивка.

– Транслировать передачу с Орфорта, – холодно проговорил таракан.

И тут Ирт увидел Ру Флаа. Таким он не бывал, просто не мог быть. Серое тело отца потеряло гладкость, растрескалось розовым. Оно было нестабильно, менялось, колыхалось, и от внутренних толчков розовые трещины бежали паутинами в разные стороны. Ирт замер, не понимая, что происходит. Иллюзия мертвила ростки. Как иглы, страх входил под кору и вымораживал клетки. Ирт хотел крикнуть, спросить, но поверхность кожи сжалась, перекрывая звук.

Ру заговорил, хотя это был не голос, а истошный вой умирающего огранга:

– Орфорт требует помощи Федерации! Кристаллы уничтожают Просторы! Мы не справляемся! Помощи! Кристаллы уничтожают Просторы…

Картинка мигнула, и Ирт увидел столб искрящегося дождя над уходящим вдаль полем Просторов. Изоморф подался вперед, выпуская ростки навстречу иллюзии. Всматриваясь.

Это был не дождь, не влага Богов. Это были мельчайшие осколки, вьющиеся над жизнью, вырезающие все на своем пути. Пузырящиеся чернотой дороги тянулись по цветному полотну Просторов вслед за столбами искр.

Кристаллы. Он уже видел их раньше. Здесь. На Земле.

И вспомнив, Ирт взвыл всеми клетками, всеми ростками, устремляясь в стороны и вверх. Он уже не контролировал свою ярость. Ничто не имело значения. Вонючий выползень отшатнулся от него, выхватил какую-то трубу. Твари было страшно или будет. К червям! Флаа убьет его. Он убьет их всех. И своего Чагу, и все живое.

Он видел, как эти кристаллы вылетали из мяса таракана. Из туши Сим-Рига. Ирт понял тогда, что кристаллы живут в тараканах. Они – просто их часть! И эти твари напали на Орфорт!

Ирт Флаа выпустил наружу все бешенство ростков, чтобы уничтожить своих врагов.

Ларский шел сквозь утреннюю прохладу совершенно один. Он мог бы просто вызвать припаркованную у дальних пирсов авиетку, но ему нужно было подумать, а еще избавиться от бесформенного тоскливого чувства, которое даже яркую полосу солнца над тихим морем делало назойливой реальностью.

С Марго он расстался совершенно бездарно. Как только забрезжил рассвет и стали поступать сообщения о результатах обработки данных, он предложил ей встретиться вечером, сказал, что сейчас ему нужно погрузиться в работу. Вообще-то, так оно и было. Но для него не было секретом, что даже лучшие из женщин не примут такое объяснение. Они уверены, что если ты с ней переспал впервые, то, как минимум день, а лучше три, не можешь и не должен занимать мысли никем, кроме нее.

Все же жаль, что изобретение клонов напрочь убило проституцию. Любители слишком большой экзотики: гигантских грудей, ртов, невозможных акробатических этюдов могли сконструировать себе ненасытную любовницу прямо на дому и делать ее дубли каждые три дня. Чем дольше жили клоны, тем сложнее они были устроены и ближе становились к человеку. Делать их тогда становилось слишком затратно и не имело смысла – для функциональных задач лучше подходили роботы, внешний вид которых не вызывал острого желания поискать в них душу.

Но трахать клона Никита не хотел, даже если сделать образец с потрясающей задницей, талией и неутомимым желанием секса. Одна мысль, что он сольется в долгом поцелуе с дышащей и говорящей отбивной, лишала его всяких желаний. Поэтому для Ларского оставались вольные красавицы, любительницы приключений и жарких ночей, но даже они ожидали, что кавалер будет сражен, покорен, порабощен на время большее, чем несколько часов любви.

И он бы и был? Может быть. Но не сегодня.

А Марго была хороша. Нежная, умная, страстная и язвительная.

После первого поцелуя они вызвали дроплет и устроили себе гнездо прямо в центре платана, среди широко раскинутых ветвей. Захваченное ими пространство состояло из пружинящего шелка под телами, широких покатых бортов, в которые втягивалась сброшенная одежда и откуда, стоит пробежаться пальцами по пиктограммам, появлялись фрукты, белое охлажденное вино и крамбы, которые Ларский любил до страсти. В этих крошечных, размером с фалангу пальца, пирожках под горячей хрустящей хлебной корочкой всегда обнаруживалось что-то разное, но всегда освежающе прохладное: шарик соленого огурчика, клубника, оливка или тающий во рту паштет.