Олег Дивов - Модноверие [Антология]

— И ты его отпустил.

— Ну… В общем, да.

— Неразлучная пара индейцев — Золотое Перо и Зоркий Объектив! — бросил главный от окна, не оборачиваясь.

Двое заведующих, предчувствуя выволочку, дружно вздохнули.

— Эй, вы, — позвал главный. — Сюда идите. И туда глядите.

На газоне у памятника великому русскому поэту Пушкину лежал наш корреспондент Королев, а наш фотокорреспондент Слонимский пытался его поднять, но не мог — потому что сам падал.

— Интеллигенты, мля, — сказал главный. — Нашли место. Понимаю, но не сочувствую. Не могу их больше жалеть. Чаша терпения переполнилась. Нахер обоих. По собственному.

Приказ был исполнен в точности: нахер, обоих, по собственному.

Коля и Саша, когда протрезвели, решили, что все устроилось как нельзя лучше. Устали они работать в солидном и приличном издании, где фиг отпросишься с работы, пока дедушка живой. Им нужно место немного попроще, и такое есть поблизости, и там именно сейчас, по слухам, есть вакансии.

Подбадривая друг друга, они двинулись опять на Пушкинскую площадь, только в соседний дом. В приемной Коля поправил галстук и расправил плечи, Сашу попросил молчать и улыбаться, а сам скрылся за дверью с табличкой «Главный редактор». Пожаловался на нелегкую судьбу русского интеллигента, пообещал, что будет хорошо себя вести, и за Слонимского ручается — ну вы же знаете Сашу, он гений фоторепортажа, а уж под моим чутким руководством…

— Ага, — буркнул главный редактор. — Слыхали. Настоящие индейцы, Верная Рука и Меткий Глаз! Точность на разливе — до миллилитра.

— Мы сделали выводы, — сказал Коля. — Мы больше так не будем.

— Разумеется, не будете, — согласился главный. — Николай, давай начистоту. Вы с Сашкой вот-вот покатитесь по наклонной. Кто-то должен остановить ваше падение. Мне неприятно быть жестоким, но в конце концов, я же вас обоих еще совсем зелеными помню… А не синими!.. Значит, вы напишете заявления «по собственному», только без даты, и я положу их сюда, в ящик. И вы будете помнить, что они там лежат. Это вас дисциплинирует хотя бы в служебное время… Я надеюсь.

— Спасибо! — абсолютно искренне сказал Коля.

Через неделю обоих оформили в газету «Труд».

— Старик, ты гений! — сказал Саша. — Это надо отметить.

— Только не здесь! — Коля оглянулся на бронзового Пушкина. — От нас в ближайшее время потребуется известная бдительность.

Они сели в Доме журналиста, и там со всей возможной бдительностью — отметили. Выйдя ближе к ночи на свежий воздух, Коля первым делом принялся крутить головой. Не обнаружив в поле зрения памятника великому русскому поэту, он облегченно вздохнул, расслабился — и плавно съехал по забору на асфальт.

Поначалу на новом месте все шло нормально, а друзья, как и обещали, действительно хорошо себя вели. Без единого замечания они дотянули аж до новогодней пьянки в редакции — там Коля упал лицом в тарелку, но это сочли невинной шуткой. В феврале Коля ощутил характерный зуд во всем организме — душа хотела праздника так, что прямо сил нет, — и отпросился на похороны дедушки. Чудом ему хватило выдержки удалиться на безопасное расстояние от Пушкинской, и праздник обошелся без громких последствий. Только главный назавтра погрозил друзьям пальцем издали, но ласково, отечески, не осуждая.

Увы, весной их с Сашей послали в командировку в Красноярск. Бдительность уже совсем притупилась, лететь было далеко и долго, поэтому они немного выпили для бодрости в аэропорту и потом чуть-чуть добавили в самолете для храбрости. Рядом оказались красивые девушки, и Коля решил с ними познакомиться. Бодро и храбро. А впереди сидел какой-то лысый. Он повернулся и сказал:

— Молодые люди! Давайте потише!

Лысый нашим героям не понравился. Как нельзя кстати у Саши в кармане нашлась «книжечка» троллейбусных билетов. Друзья начали отрывать билетики по одному и лепить их — тьфу! шлеп! — лысому на лысину. Получилось очень весело. Лысый впал в прострацию и больше никому не мешал до самого приземления.

Но в Красноярске, едва самолет остановился, подрулила черная «Волга», из нее вышли молодцеватые парни в штатском, резво взбежали по трапу, прискакали к лысому и, кланяясь, спросили:

— Как долетели?

Лысый обернулся, ткнул пальцем в Колю с Сашей и прорычал:

— Взять!

По счастью, если ты столичный журналист, ты и в Красноярске столичный журналист — связываться с тобой всерьез никто не будет. И вообще нынче вам не тридцать седьмой год. Нарушителей порядка Королева и Слонимского даже не побили. Их всего-навсего сдали в вытрезвитель.

Выйдя из заведения и опохмелившись, Коля с Сашей быстро и четко — мастерство не пропьешь — отработали задание и полетели домой. В московском аэропорту они переглянулись и, не говоря ни слова, повернули к ресторану. Для поправки нервной системы.

— А ведь легко отделались, — сказал Коля, поднимая рюмку.

— Пронесло, — сказал Саша.

— Ну… За то, чтобы и дальше так!

Через два часа они уже кричали друг другу: «Старик, ты гений! — Нет, старик, это ты гений!», на радостях подрались с какими-то грузинами, попали в милицию, а оттуда, естественно, опять в вытрезвитель.

И бумаги из двух вытрезвителей, красноярского и московского, пришли в газету одновременно.

Эффект превзошел все ожидания.

Коля еще, как нарочно, успел рассказать историю про лысого, решив, что это отличный анекдот, — и она моментально разлетелась по городу. Коллеги смеялись, конечно, но поглядывать на журналиста Королева начали с подозрением. Как на человека, который пренебрегает условностями слишком лихо. Несколько чересчур.

Запись в трудовой книжке журналиста Королева «уволен по собственному желанию» никого не обманывала. Ведь Колю знали все, и теперь это играло против него.

В «Савраске» [9] Газета «Советская Россия» ( здесь и далее примеч. авт .). с ним просто не захотели разговаривать и только по старой дружбе передали мнение: Коля, ну ты же последние мозги пропил… В «Индюшке» [10] Газета «Социалистическая индустрия». — встретили, как родного, угостили коньячком, и так же, как родного, ласково выпроводили.

Мир не без добрых людей, и Коле удавалось время от времени печататься; на кусок хлеба он худо-бедно зарабатывал, но о штатной работе нечего было и думать. Коля недоумевал. Его коллеги регулярно били друг другу физиономии и заблевали пол-столицы, однако считались надежными сотрудниками и своими парнями, — а он, тихоня, в жизни никому из товарищей рыла не начистив, бродил по городу каким-то, извините за выражение, отщепенцем.

Разгадка была в том, что Коля с молодых еще лет чудил спьяну не по-нашему, по-простому, а изобретательно и даже отчасти высокомерно. Будто Коля особенный, эстет хренов, а мы — быдло. В последней его выходке можно при желании усмотреть и политическое высказывание. Опять-таки прабабушка у него какая-то фрейлина, и Буниным он увлекается. Черт знает, что отчебучит в следующий раз… Естественно, самому Коле такой взгляд на себя был недоступен. Вот он и терялся в догадках.