Олег Дивов - Модноверие [Антология]

В газету «Советская культура» он зашел просто так, чисто потрепаться, без задних мыслей. Сначала было весело, но после того, как стажеры дважды сбегали в гастроном через дорогу, Коле со всей пролетарской прямотой сказали в лицо: старик, ты гений, только пить тебе нельзя, и пока не «зашьешься», фиг куда устроишься. После короткой бурной дискуссии об алкоголизме в среде интеллигенции гений покинул «Советскую культуру» с подбитым глазом, оторванным рукавом и напрочь утраченными иллюзиями.

Коле было сорок лет, и он совершенно никого не интересовал. Хоть садись и пиши Большой Русский Роман. Или женись на еврейке и подавай документы на выезд. Но это сначала надо развестись, да и дочку жалко, — ну кто ей заменит такого доброго и талантливого отца.

Коля впал в уныние и запой. Верный Слонимский куда-то пропал — небось бегал по городу, пытаясь устроить свою судьбу в одиночку, змей. Что с него взять, порода такая. Коля не обижался.

Он сидел на кухне, потихоньку сосал водку и читал классику.

— Николай, сколько это будет продолжаться? — спросила жена.

Коля поднял на нее грустные глаза и продекламировал:

Чашу с темным вином

Подала мне богиня печали.

Тихо выпив вино,

Я в смертельной истоме поник…

— Что, в Москве газеты кончились? Тебя же все знают!

— Ага. В этом-то и беда… — Коля налил себе на два пальца.

Тихо выпил и поник.

— Понятно, — сказала жена.

Забрала дочь и уехала к маме.

Коля был умный и сразу догадался: это все из-за неудачного сочетания водки с Буниным, которое вгоняет в меланхолию и русскую тоску. Пересел на Тургенева, но стало еще грустнее. Надо как-то взбодриться, что ли, решил Коля. Встряхнуть нервную систему. Обозлиться, наконец. Хотя бы на эту дурацкую страну, где жизни нет творческому человеку.

Коля постучался к соседу Моисеичу, школьному учителю истории и знатному библиофилу.

— Выручай. Дай какую-нибудь махровую антисоветчину.

Григорий Моисеевич Деготь был как всегда: в мятых брюках с пузырями на коленях, заношенном свитере, и с волосами дыбом. Уверял, что именно за неакадемический внешний вид его поперли из научных сотрудников, и тогда он впервые почувствовал себя нормальным человеком; знал бы, что все так просто, — сам бы уволился.

Иногда к нему приходили заниматься историей старшеклассницы, при взгляде на которых всплывало в памяти словосочетание «неолитическая Венера» и отчего-то «первобытный коммунизм».

— Солженицына нет, — буркнул Моисеич. — Фуфла не держу.

— Это ты напрасно. У Солжа интересный язык. Да и не стал бы Твардовский читать графоманию вслух по всей Москве, когда проталкивал рукопись… Но бог с ним, у меня сейчас беллетристика вообще не идет.

— Я про «Архипелаг», — отрезал Моисеич. — Там такая цифирь, за которую в приличном обществе автора прописали бы у параши… Чего стоишь, проходи.

— Мне надо углублять образование, — сказал Коля в сутулую Моисеичеву спину. — Видишь, я даже о Солже с тобой поспорить не могу. О том, что классики называли «отделкой текста» — запросто, а о содержании — нет.

— Отделка текста! — Моисеич фыркнул. — И штукатурка.

— Цейтлин, «Труд писателя», шестьдесят второй год, — козырнул эрудицией Коля. — Так и сказано: отделка текста. Достоевский называл отделку текста Тургеневым «почти ювелирской». Достоевский для тебя авторитет? А Тургенев? А я?

— Да кто вас знает, я же не читал, может, вы все гении хреновы, — сдался Моисеич. — Вот Солженицын твой совершенно точно фуфло. Как историк говорю.

— Нафиг мне сдался твой Солженицын! Может, для тебя и Розенталь не авторитет? — бахнул Коля из главного калибра.

— Розенталь… — задумался Моисеич. — Фамилия «Розенталь» мне безусловно знакома…

— Ага!..

— А кто это?!

— Ага! — повторил Коля. — А я его своими глазами видел — вот прямо как тебя!

И торжествующе умолк, глядя на историка сверху вниз.

— Срезал, — признал Моисеич. — А чего у тебя морда красная и глаз какой-то шальной? Извини, конечно.

— Да я это… Вторую неделю в штопоре. Вот, хочу занять голову чем-нибудь серьезным, чтобы о плохом не думала.

— У-у… В таком состоянии, друг ситный, я бы тебе антисоветчину не советовал, прости за аллегорию, или как это у вас с Розенталем называется.

— Тавтология. А почему не советуешь?

— Человек в запое восприимчив ко всякой наукообразной фигне, — авторитетно заявил Моисеич. — Несмотря на образование. Как ни странно, особенно страдают технари. Им кажется, что они своей алгеброй поверят любую гармонию — вот и пролетают на сущей ерунде вроде «Воспоминания о будущем» или агни-йоги. Видал я таких фраеров… А у меня антисоветчина — по профессии, историческая. Это, друг мой Колька, на редкость сволочная писанина. Она, с понтом, все объясняет про нашу многострадальную родину. Прямо так объясняет, не придерешься. В нее без подготовки лучше не соваться.

— А ты меня — подготовь!

Моисеич поглядел на Колю с сомнением.

— Зачем?

— А я, когда пить брошу, сяду писать роман!

В первую секунду Коля сам испугался сказанного, а потом решил, что сто бед — один ответ, и добавил:

— Исторический!

Мать моя женщина, что я несу, подумал он. Наверное, мне просто одиноко и немного страшно, и хочется поговорить.

— И по какой эпохе? — спросил Моисеич, глядя на Колю уже не с сомнением, а с некоторой опаской.

— Допустим, про Бунина. Не решил пока.

— Да кто ж тебе даст!

— Почему?

— Потому что Бунин революцию не принял и напечатал про нее в Париже книгу «Окаянные дни». Слыхал про такую, нет?.. Погоди. Тебя с работы, что ли, выгнали? — догадался наконец Моисеич.

— Как ты узнал?

— Ну а зачем еще журналисту бросать пить и садиться за роман?

Коля поправил очки и уставился в стену.

— Понятно, — сказал Моисеич. — В таком разе ты совершенно прав, будем тебя готовить. Углублять образование, чтобы ты по пьянке не ударился в ревизионизм. Пошли… Писатель!

Библиотека Моисеича тянула как минимум на приготовление к совершению преступления по статье 190 УК РСФСР, а если следователь попадется упертый, то и на полноценную «диссидентскую» 70-ю. Коля сразу ожил и потянулся к полкам.

— Ручонки-то шаловливые прибери! — буркнул Моисеич, доставая первый том «Истории СССР с древнейших времен до наших дней». — Вот тебе, начнешь с азов.

— Ну чего ты со мной как с маленьким…

— Ты когда историю сдавал?

— В университете! — сообщил Коля со значением.

— На вступительных! Ты не знал уже тогда ничего, а сейчас вообще ничего не знаешь. Тебя собьет с толку любой шарлатан. Хочешь, я сейчас на пальцах докажу, что варяги это славяне, а потом что варяги это скандинавы, а потом обе версии разоблачу, но между делом аккуратно вверну, что всю работорговлю тогда держали евреи, продавали русских направо и налево, сволочи, и ты эту парашу слопаешь, как миленький?