Клиффорд Саймак - Город. Сборник рассказов и повестей

Джонни здорово достали разговоры о том, что его взяли с улицы; насколько он помнил, на улице ему жить не приходилось.

Лежа в постели и глядя в окно на звезды, Джонни задумался: что же такое он видел в кустах ежевики? Ведь толком не запомнил, да и не разглядел – не было времени остановиться. Хотя кое-что интересное он заметил, и теперь, чем больше думал, тем больше ему хотелось рассмотреть как следует.

Завтра, подумал мальчик. Завтра погляжу хорошенько. Если получится – завтра.

Потом он вспомнил, что завтра не сможет: утром, как только он управится с обычной работой, тетя Эм заставит его полоть в саду, да притом глаз с него не спустит, и удрать не получится.

Он лежал и прикидывал, и наконец ему стало совершено ясно: если он хочет посмотреть на эту штуку, нужно идти сейчас.

Судя по доносившемуся храпу, дядя Эб и тетя Эм уснули. Джонни вылез из постели, быстро нацепил рубашку и штаны и прокрался вниз по лестнице, стараясь не наступать на самые скрипучие ступеньки. В кухне он встал на стул – добраться до спичечного коробка, лежавшего наверху старой дровяной печки. Набрал горсть спичек, подумал – и вернул бо́льшую часть в коробку: если взять много, тетя Эм заметит.

Трава была холодная и мокрая от росы; Джонни закатал штанины, чтобы не намокли, и припустил на выгон.

В лесу местами было страшновато, но Джонни боялся совсем чуть-чуть; и вообще – никто не сможет разгуливать по ночному лесу и нисколько не бояться.

Наконец он дошел до кустов ежевики и остановился, размышляя – как бы пролезть в заросли, не изодрав одежды и не исколов босых ног. А еще подумал, на месте ли вчерашняя находка, и сразу понял: на месте, потому что почувствовал исходившее от нее дружелюбие. Находка словно говорила: да, на месте, и бояться не нужно.

Мальчик немного растерялся, потому что к дружелюбию не привык. Единственным другом Джонни был его ровесник Бенни Смит; виделись они только в школе, да и там не всегда: Бенни часто болел и дни напролет сидел дома. А в каникулы они не встречались, поскольку Бенни жил очень далеко.

Глаза Джонни понемногу привыкли к темноте, и среди кустов ежевики он как будто стал различать очертания предмета. Мальчик не мог понять, почему он чувствует дружелюбие этой штуки, ведь она, по его мнению, была неживая, вроде автомобиля или сенокосилки – в общем, просто вещь. Приди ему в голову что она живая, он бы перепугался.

Находка продолжала излучать дружелюбие.

Джонни вытянул руки, собираясь раздвинуть кусты, потрогать и понять, что же это такое. Если подойти поближе, думал он, можно зажечь спичку и разглядеть.

– Стой! – велело ему излучаемое дружелюбие, и он моментально остановился, хотя и не знал, точно ли слышал это слово. – Не нужно смотреть на нас вблизи.

Джонни немного опешил: он ни на что и не смотрел, особенно вблизи.

– Ладно. Не буду.

Может, это игра вроде пряток, в какую он играл в школе?

– Когда мы подружимся, – сказали ему, – сможем смотреть друг на друга и вблизи – мы уже будем знать, каков каждый внутри, и внешность потеряет значение.

Наверное, видок у них жуткий, подумал Джонни, раз они не хотят ему показываться. И услышал ответ:

– Мы на вид жуткие для тебя. Ты на вид жуткий для нас.

– Тогда, значит, оно и к лучшему, что я в темноте не вижу.

– Ты не видишь в темноте? – переспросили его, и он подтвердил – нет, не видит.

Судя по молчанию, их сильно озадачило, что Джонни не видит в темноте.

Затем его спросили, а может ли он… Джонни не понял, что именно, а его собеседники пришли к выводу, что он и этого не может.

– Ты боишься, – сказали ему. – Нас не нужно бояться.

Джонни объяснил: он боится не их, ведь они добрые, а боится, что про них разнюхают дядя Эб и тетя Эм. Тогда его принялись расспрашивать про дядю Эба и тетю Эм. Джонни пытался растолковать, однако они не совсем поняли и, кажется, подумали, будто речь идет о правительстве. Он еще раз попытался, но они поняли и того меньше.

Наконец, очень вежливо, стараясь никого не обидеть, Джонни сказал, что ему пора идти, и поскольку задержался намного дольше, чем планировал, всю обратную дорогу бежал бегом.

Он благополучно пробрался в дом и лег в постель, но на следующее утро тетя Эм обнаружила у него в кармане спички и закатила целую лекцию о том, как легко нечаянно спалить хлев. Чтобы было убедительней, она принялась хлестать его по ногам, да так сильно, что Джонни, хотя и старался вести себя как мужчина, от боли кричал и подпрыгивал.

Целый день он полол в саду, а перед закатом пошел пригнать коров.

Заросли ежевики были как раз по пути; впрочем, будь они даже в стороне, Джонни непременно завернул бы туда: весь день он не мог забыть, какую ощущал там ласку.

Было еще не совсем темно, ночь только приближалась, и Джонни увидал, что его находка – не живое существо, а просто металлическая штука, словно две сложенные вместе глубокие тарелки, а по краю идет ободок – в точности как у сложенных вместе глубоких тарелок. Металл выглядел старым, как будто пролежал там немалый срок – видны были даже ржавые пятна, какие появляются на долго провалявшейся на улице железяке.

Эта штука пробила туннель в зарослях ежевики и вспахала дорожку длиною футов двадцать; Джонни посмотрел в том направлении, откуда она прилетела, и увидел сломанные ветки на верхушке высокого тополя.

С ним заговорили – без слов, как и ночью, – с добротой и участием, хотя последнего слова Джонни не знал, поскольку в школьных учебниках оно ему не попадалось.

Ему сказали:

– Теперь можно на нас немножко посмотреть. Быстро посмотри – и сразу отвернись. Долго не смотри. На нас – и сразу в сторону. Так и привыкнешь к нам. Понемножку.

– А вы где? – спросил Джонни.

– Прямо здесь.

– Там, внутри?

– Здесь, внутри.

– Ну так я вас не увижу, – сказал Джонни. – Сквозь металл я видеть не могу.

– Он не может видеть сквозь металл, – сказал один из них.

– И не видит, когда звезда не светит, – добавил другой.

– Значит, он нас не видит, – заключили оба.

– Так выйдите, – предложил Джонни.

– Мы не можем выйти. Если мы выйдем, мы умрем.

– Значит, я вас так и не увижу.

– Ты нас не увидишь, Джонни.

Мальчик опять ощутил ужасное одиночество: он никогда не увидит своих новых друзей!

– Нам непонятно, кто ты такой, – сказали они. – Объясни нам, кто ты.

И потому что они были такие дружелюбные, он рассказал, кто он такой, и как осиротел, и как его взяли к себе дядя Эб и тетя Эм, которые на самом деле ему вовсе не тетя и не дядя. Он не стал рассказывать, как с ним обращаются, лупят кнутом, ругают, отправляют спать без ужина, но они и так все это почувствовали, и теперь от них исходило не просто дружелюбие. Теперь было настоящее сочувствие и то, что у них могло считаться материнской любовью.