Олаф Степлдон - Пламя [сборник]

Она посмотрела на него с выражением, в котором нежность, казалось, боролась с негодованием, затем взялась за ручку двери. Он двинулся за ней следом, убеждая принять его предложение и поднимая ренту до ста фунтов. Она возмущенно повернула ручку. Он подскочил к ней вплотную, умоляя настойчиво, но высокопарно. И тут вдруг он осознал, что ситуация изменилась. Его левая рука упала на ее правую, лежащую на дверной ручке. Она попыталась отдернуть руку, но его левая рука нежно подхватила ее и теперь подносила к губам. Поцелуй придушил все его формальные и бестактные ремарки. Все действия его левой руки, но только не губ, были автоматическими; и однако же он не осознавал их, пока не увидел, как его левая рука подносит ее руку к губам. Он ощутил мягкое, очень приятное прикосновение. Она отвела руку лишь после небольшой паузы, и в ту же секунду он отступил назад. Поцелуй — а он позволил губам сыграть свою роль не подневольно, но со страстью — снова наполнил его пылом любви и нежности и открыл глаза на всю бессердечность его недавнего предложения. Но тут им опять овладела паника. На пару секунд он застыл на месте, но затем все же попятился, и в тот же миг его левая рука протянулась к ней в безошибочном, но безмолвном умоляющем призыве. А потом безвольно опустилась.

Они стояли, глядя друг на друга. Теперь он заметил, что ее лицо озарено нежностью и счастливой улыбкой, но тут же, к своему ужасу, услышал собственный голос:

— О, прости меня! Ты очаровательная и здравомыслящая и великодушная! Когда я выздоровею, то почтительно попрошу тебя стать моей женой!

Тут же, опомнившись, сэр Джеймс выкрикнул:

— Нет! Я этого не говорил, не говорил, это сказал кто-то другой!

Шатаясь, он подошел к столу, упал на стул и, закрыв лицо руками, простонал:

— О Боже, что со мной происходит?

Секретарша, скрыв волнение под холодной, деловитой манерой, направилась к телефону.

— Вам все-таки нужен врач. Я позвоню.

Но он выпрямился и категорически запретил ей звонить, заявив, что врач ему не поможет. Это касается только его и Бога.

Подняв трубку, она резко бросила:

— Не будьте глупцом! Вам нужен врач!

Но, голосом грубым и злобным, он прокричал:

— Положите! Похоже, вы плохо на меня влияете. Вы меня не понимаете. Прошу вас, уйдите!

В глубокой печали и растерянности она вышла из комнаты.

Оставшись один, сэр Джеймс принялся расхаживать по кабинету взад и вперед.

— Это кульминация, — сказал он себе. — Я не выйду из этой комнату, пока не одолею засевшего во мне Сатану. Нужно помолиться.

Но помолиться он не смог — так и ходил по комнате, из угла в угол. Рабочий день близился к концу, и клерки и машинистки уже откладывали в сторону свои рабочие принадлежности и собирались домой. Вскоре эти звуки стихли. До него доносился лишь шум улицы — грохот трамваев, сирены автомобилей.

Опускались зимние сумерки. Он выключил свет и задернул шторы. Закурил сигарету, но тут же затушил ее, так как собирался помолиться. Вернувшись за стол, он закрыл лицо руками и зашептал:

— О, Господи, спаси меня! Я хочу написать это письмо и пожертвовать карьерой, хочу отказаться от всего того, что планировал совершить для Тебя в этом городе. Я хочу, но дьявол, что терзает меня, мне этого не позволит. О, Господи, дай мне сил изгнать ужасную тварь, что владеет мною. Спаси, спаси меня! Я подниму зарплату продавщицам, пусть даже и за счет сокращения прибылей.

Мысли переключились на проблемы бизнеса. Осознав, что уже не молится, он встал и снова принялся расхаживать по комнате, настраивая себя на религию.

— Бог послал Своего сына, чтобы тот умер ради грешников, — размышлял он. — Я грешник, как и все мужчины, и я раскаиваюсь и люблю Господа всем сердцем. И однако же мною по-прежнему владеет дьявол. Почему, почему? Что я должен сделать? Что еще я могу сделать, кроме как раскаяться и исполнить долг, написать письмо? Сатана наверняка покинет меня. Господь наверняка сделает меня таким, каким я был, чтобы я и дальше мог служить Ему. — Сэр Джеймс снова обратился к молитве. — О, Боже, — попросил он, — покажи мне, что я должен сделать.

Он стоял возле окна, спиной к нему. В этот момент левая рука неловко потянулась назад, к занавеске, и отдернула ее. Он повернулся и посмотрел в темноту. На противоположной стороне улицы, между верхушками двух огромных зданий делового назначения, виднелись клочок неба и одна яркая звезда. Левая рука — ладонь внизу, пальцы широко расставлены — медленно вытянулась по направлению к темноте и звезде. Несколько секунд рука оставалась неподвижной, потом медленно упала к левому боку. Неправильно понять этот жест было просто невозможно: он выражал приветствие, подчинение чужой воле, мир.

Добрых полминуты сэр Джеймс пристально смотрел в тишине на звезду. Как и другие, он принимал громадность и мистерию вселенной, но, на уровне эмоций, восставал против нее. За эти полминуты он испытал то, что определенно не мог описать адекватно.

— Небеса возвещают… — прошептал он, но внезапно ощутил неполноценность человеческого языка и потому не закончил цитату [12] Псалтырь, псалом 19:1. . — Красота, мистерия, любовь… и ужас! И все, все это следует принимать — принимать с радостью, всем сердцем!

Но не успел он это изречь, как уже испугался. Уж не сходит ли он с ума? И ужас тоже следует принимать? Теперь звезда стала исключительно символом животной силы и бездумной необъятности материальной вселенной. Ему показалось, что в подобной вселенной нет места для божественной любви. Его вера разрушилась, и он остался с категорическим отрицанием и ненавистью. В порыве самоутверждения он сжал правый кулак и погрозил им звезде. И туг же левая рука поднялась и нежно погладила вскинутый кулак, будто успокаивая, и гладила до тех пор, пока он не опустился, смиренный.

К нему вернулся покой; покой, не поддающийся пониманию, поскольку ему представлялось иррациональным, что осознание этой огромности и тайны с одной стороны и неадекватности его собственной веры с другой не способно возбудить в нем иные эмоции, кроме ужаса. Интерпретировав этот странный опыт как еще один трюк Сатаны, он резко вытянул правую руку вперед и задернул занавеску, загородив тьму. Затем снова вернулся за стол и закрыл лицо руками для очередной молитвы. Но молитва не шла. Те слова, что приходили в голову, едва ли могли выразить мрачное смятение разума.

Вскоре, несмотря на то, что глаза его все еще были закрыты в попытке помолиться, он осознал, что левая рука уже закрывает лицо. Он открыл глаза и увидел, что рука ощупывает стол. Как только ей помогло зрение, она схватила листок бумаги и карандаш и начала писать — почти неразборчиво, так как сэр Джеймс практически так и не научился писать левой рукой. К тому же, листок постоянно сдвигался, поскольку он не придерживал его другой рукой. Горя желанием узнать, что же написала левая рука, он опустил руку правую и прижал ею листок.