Андрей Лазарчук - Стеклянный меч

Я не знаю, почему мне становится страшно. Но я просыпаюсь, и сердце колотится бешено…

Академик Каан Ши часто цитировал высказывания древнего мудреца Сукра, от которого не осталось научных трудов, но которого в огромных количествах вспоминали современники; похоже, мудрец был порядочной скотиной, слишком много понимавший в людях и не пытавшийся скрывать своё понимание. Одно такое изречение гласило: «Счастье – это состояние, при котором человек не способен замечать горести других людей и несовершенство трудов Творца». То есть учёный из меня сейчас был как из сосульки паяльник.

Но я старалась, честно.

Как-то само собой получилось, что Шпресс слил свои руководящие полномочия мне. Я это не сразу поняла, а когда поняла, сначала разозлилась. Потом подумала: да и джакч с ним. Генерал-профессор был хороший человек, но сейчас он просто сломался.

А времени, боюсь, у нас имелось не так много, как надо бы.

Все научники ехали сюда со своими программами, везли и заказывали оборудование под них – сейчас пришлось всё переформатировать, поскольку, скажем, доктор Камре остался без своей лаборатории (всё разнесло гранатами), а работник он был ценнейший; в то же время биохимиков не осталось ни одного, а биохимического оборудования завезли полный контейнер – всякие спектрофотометры, люминографы и масс-спектрографы, к ним наборы реагентов и прочих химикатов, – и, естественно, клетки с мышами и крысами, увы, не пережившими холодных ночей… Ну и так далее. Обычный экспедиционный бардак, возведённый в степень «пи».

Так или иначе, а две группы удалось создать, подобрать для них оборудование и ускандалить программы. Одна группа, полевая, с портативными приборами и переносной лабораторией, должна была выдвигаться в места, где детекторы НАИ определяли наличие излучения, и там производить всякого рода исследования на подопытных учёных; более всего я возлагала надежды на диагностический шлем, улавливающий как электрические сигналы мозга, так и изменения кровотока, и на Эхи – который с этим шлемом творил чудеса. Он и руководил группой. Вторая группа, которую возглавил Шпресс, разворачивала стационарную лабораторию здесь и занималась изучением выживших и, увы, погибших. Хотя пандейцы с возмущением отказывались от обвинений в том, что они охотились на бывших офицеров спецвойск и выдирали у них из черепов какие-то устройства, я заставила сделать вскрытие всем погибшим военным; у троих череп был когда-то трепанирован, и отверстия закрывали пластины из неизвестного сплава – точно не из титана. Детальный анализ мы сделать не могли, грубый же показал наличие тантала, никеля, палладия и набора каких-то редкоземельных. Пластина заметно магнитилась, а ещё из неё в мозг уходили тончайшие электроды – хотя никаких признаков электрических схем ни простым глазом, ни с помощью микроскопа выявить не удалось.

Пластины оставались загадкой. Похоже, и для пандейцев – они хоть и научная разведка, но не актёры же, вот так разыгрывать изумление…

Тем более что Шпресс, порывшись в аппаратуре, сказал, что вполне можно собрать плохонький, но для полевых условий сойдёт, – ментоскоп. Ибо есть диагностический шлем, есть походный нейроанализатор и есть эхоэндоскоп. Если посидеть с паяльником…

Я попросила его сделать это, но чтобы никто больше не знал.

Мне не хотелось засылать поисковые группы вглубь Долины – просто потому, что пока непонятно было, что там ещё искать, – однако же, посидев с Чаком над той, ещё корнетом Лори исчёрканной картой, поняла: хотя бы ещё один поиск провести придётся.

Сильно мешало то, что детекторы НАИ не различали, какого рода излучение они детектируют. В лексиконе сил специального назначения – и научников, которые на них работали – существовало излучение «белое» и «черное». Считалось, что «лучевые удары» наносятся тем же «белым» излучением, только значительно большей мощности. Но исследования, опубликованные вскоре после революции (я думаю, сгоряча – уже через год это не пропустили бы в печать), установили, что при лучевых ударах существенного повышения мощности не было, а изменялось качество излучения – на фоновое накладывалось ещё одно, условно названное «красным». Поскольку сама природа излучения до сих пор была неясна, то и установить, чем именно отличаются «цвета» – частотой, модуляцией, поляризацией – не удалось. «Группа учёных продолжает работать над этой проблемой» – так заканчивалась статья, но никаких новых работ группа не опубликовала; имена исследователей мне ничего не говорили… Я давно подозревала, что имелось как минимум ещё одно излучение, вызывающее неуправляемый страх, а при определённой силе сигнала – и смерть; теперь вот и Чак подтвердил это – уже своими переживаниями.

Дело в том, что холм, который Чак определил как источник «лучей поноса», был той самой возвышенностью, которую мы с Лори определили как не пропускающую спонтанное излучение из двух выявленных в Долине источников. Судя по всему, что-то внутри холма работало как вогнутое зеркало, отражавшее излучение в сторону и то ли усиливающее, то ли искажающее его…

Конечно, хотелось послать кого-нибудь туда, на холм, чтобы покопались и нашли – но уж очень рискованно. Причём я понимала, что рано или поздно кто-нибудь примет решение и отправит – или пойдёт сам – но… пусть это буду не я.

Кроме этого, на мне лежала ещё и медицинская часть – поскольку других клиницистов среди господ учёных не нашлось. В помощь мне был предоставлен пандеец-санинструктор, старший ефрейтор Даньши. В армию он попал потому, что был отчислен с четвёртого курса университета за неуспеваемость. Он оказался просто тугодумом, такие бывают, и да, тут смотря на какого преподавателя нарвёшься… Иногда требовалось приложить немалые усилия, чтобы он тебя правильно понял – но поняв, он всё делал размеренно и чётко. Врач, который был в группе и который вытащил из царства тьмы двоих тяжелораненых старателей, пропал без вести в ту ночь, когда Эхи уговорил пандейцев выйти на контакт с нашими. Тяжелораненые были сейчас на дыхательных помпах и под наркотиками, и я пока ещё не решила, выводить их из этого состояния или подержать ещё. Кстати, Шило я тоже подключила к помпе – сам он глубоко дышать категорически отказывался, а без хорошей вентиляции его ждала тяжёлая пневмония…

Ну и совсем не научная, но более чем познавательная проблема – это кто же всё-таки разбойничал у нас под боком? Сидели и морщили мозги четверо: я, Князь, пандейский фрунт-майор Вараду и самый старший по званию из оставшихся наших армейцев – корнет Эльфор. Как и мой покойный Лори, он был из разжалованных гвардейцев – в чине ротмистра, – но служил не в спецвойсках, а в береговой охране. Мне он наедине сказал, что в экспедицию его направила военная контрразведка – к сожалению, ничего не подозревавшая: Эльфор не получил никаких ориентировок и имел лишь двух агентов, которых в «смутную ночь» расстреляли среди первых… Так вот, после обсуждения получилось, что мы до сих пор не знаем, кто в ырезал старателей, кто убил Лори и второго офицера, фамилию которого я забыла, и выдрал из их черепов загадочные пластины, кто минировал и обстреливал попеременно то наши, то пандейские группы, кто похитил и зверски убил двоих лаборантов, кто убил как минимум одного горца… причём очевидно, что, убивая моего Лори и заместителя Шпресса майора Гигу, убийцы знали, кого именно и с какой целью они убивают, – а откуда у них эта информация, если её не было в личных делах (Шпресс проверил)?