Андрей Лазарчук - Стеклянный меч

В общем, получалось, что противник наш как-то сверх возможного информирован, сверх обычного жесток, невидим, непредсказуем и, пожалуй, необъясним…

Князь был единственным, с кем я поделилась обрывками сомнений, которые у меня возникли после последнего разговора с Лимоном. Что-то неизвестное мне и очень нежелательное для Лимона произошло там, и вот это меня тревожило. А главное – Хомилль, который смог сказать несколько слов, прежде чем уплыть в беспамятство.

Слова эти были: «…они перестают слушаться, я жму, жму…» – «обещал, что уйдём вместе, а теперь…» – «…только не отдавайте меня ему, только не отдавайте…» – и «…я же не знал, что они живые».

Я вышел из палатки, которую мы использовали под морг. Там было холоднее, чем снаружи, за счёт теплового насоса. Но скоро его можно будет отключать – в некоторые дни на площади лужицы, замёрзшие ночью, не таяли. Ещё неделя, и будет только лёд. А потом обрушатся настоящие морозы, и начнут промерзать болота…

Не знаю, что меня натолкнуло на мысль, которую я решил проверить. Честно, не знаю. Какое-то смутное подозрение. В общем, я вошёл в морг, нашёл мешки, в которых лежали офицеры, у которых вытащили пластины. И сделал то, что надо было сделать с самого начала: обыскал карманы, благо никому не пришло в голову раздевать трупы. У двоих в нагрудных, у одного в боковом карманах нашлись точно такие же ножички, какой Чак подобрал возле убитого старшего майора Гигу.

Около палатки меня ждал шаман. Он молча протянул руку, и я подал ему один из ножичков.

Шаман взвесил его на руке. Повернул рубчатый ободок – высунулось лезвие. Повернул в другую сторону – оно убралось.

Он ничего не сказал, вернул мне ножичек и вошёл в палатку. Я остался ждать его.

Прошло с полчаса. Наконец шаман вышел и сделал мне знак следовать за ним.

Мы подошли к палатке-госпиталю. Она была двуслойная, утеплённая, зимняя. Внутри горел яркий свет. От тамбура, где следовало разуться и снять верхнюю одежду, направо были процедурная и перевязочная, а дальше проход в примкнутую отдельную палатку-операционную; налево же – палаты, четыре штуки, на пять коек каждая. Все «бессознательные» лежали по одному в отдельной палате каждый, в ближайшей же к тамбуру раненый в плечо пандеец и контуженый Чак играли в «четырёх королей»; к руке Чака тянулась трубочка капельницы. Шаман прошёл мимо, не обращая на них внимания; я махнул Чаку рукой – мол, сейчас вернусь. Шаман вошёл в палату, где лежал Хомилль. Я встал в дверях, не желая ему мешать.

Шаман, впрочем, ничего особенного не делал. Он постоял около кровати, поправил одеяло на ногах Хомилля, потом провёл рукой над двигателем дыхательной помпы. Чуть придвинулся ближе к раненому, задержал руку над грудью. Через какое-то время я заметил, что рука движется в такт дыханию – вверх-вниз, вверх-вниз. Так продолжалось несколько минут.

Больше ничего не происходило. Гудел компрессор, легонько шипел воздух в цилиндрах, негромко ходили поршни и рычаги; чуть посвистывая, втягивался в лёгкие обогащённый кислородом и увлажнённый воздух из маски; выходил он с похрапыванием…

Наконец шаман повернулся и пошёл на выход. Я посторонился, пропуская его. Но он остановился рядом со мной и сказал:

– Сказал где. Пойдём найдём.

– Что?

– Не знаю. Вещь. Фонарь есть?

Фонарь был.

Шило устроил свой тайник в обрыве рядом с дорогой – шагах в пятидесяти от «глубоководного танка». В сухой земле была прокопана ниша штыков на пять в глубину; под нишей очень кстати из земли выступал плоский камень, на котором было удобно стоять. В нише лежали два вещмешка. Я выбросил их на дорогу, вылез сам. Шаман не сделал движения, чтобы поднять мешки, просто повернулся и пошёл обратно в лагерь. Я поднял их – один был лёгкий, второй увесистый, – и пошёл следом.

Стараясь ничего плохого не думать.

Шаман привёл меня туда, где раньше располагался штаб. Сейчас это обширное помещение не использовалось, Рыба и Шпресс заняли под свой штаб небольшую башню рядом с госпиталем. Здесь оставалась кой-какая мебель, в частности, большой стол. На него я и вывалил содержимое вещмешков.

В одном были консервы и три коробки армейских рационов. Тех самых, с оранжевой полоской…

В другом – упаковки с антисептическими носками, два боевых ножа, коробка малокалиберных пистолетных патронов (я решил их забрать, они подходили к моему трофейному револьверу), банка с маскировочной краской для лица и рук – и непонятного назначения прибор из тёмно-красной волокнистой пластмассы.

На него шаман тут же показал пальцем.

Я взял прибор и стал рассматривать.

Снизу был отсек для батареи. Что было легко понять по изображению батареи, выдавленному на пластмассе. Кажется, это было всё, поддававшееся интуитивному пониманию.

Ах, да. Ещё выключатель.

Потому что прочее представляло собой полный инженерный бред.

Там был тёмный экранчик с непонятной шкалой, чем-то напоминающей шкалу артиллерийской панорамы, но без всяких пояснений. Под экранчиком были четыре круглые разноцветные кнопки. Ниже в два ряда располагались по три продолговатые клавиши – крайние со стрелками в стороны, центральные – со значками креста и креста в круге. Под ними шли двадцать квадратных кнопочек – четыре ряда по пять в ряду. Они были просто пронумерованы. Ещё ниже снова были клавиши со стрелочками, но теперь на крайних стрелочки показывали вверх и вниз, а на средней было схематическое изображение ладони. И, наконец, самый нижний ряд повторял самый верхний, только цвета кнопок отличались.

Я щёлкнул выключателем. Ничего не произошло. Наверное, сели батарейки.

Батарейный блок открывался туго. Батарейки были самые обычные, бытовые. Таких надолго не хватает. Я их выбил, заглянул внутрь. Контакты окислились. Надо почистить и вставить свежие батарейки, и тогда… что?

Я посмотрел на шамана.

Он стоял, совершенно неподвижный, глядя куда-то себе под ноги. Я не стал отвлекать его от созерцания и тихонько вышел из башни.

Со стороны долины тянул несильный ветерок. Он нёс остатки тепла и странные запахи.

Потом я увидел, что там, где располагалась «Птичка», поднимается зарево. О да, там было чему гореть… Я пошёл к обрыву. На фоне зарева обозначился чей-то бесформенный силуэт.

Это был генерал-профессор.

Я встал рядом. Да, без сомнения – полыхала «Птичка». И ещё только разгоралась.

– Э-э… Динуат… – кашлянул Шпресс, – я ведь верно догадываюсь, что вы – оттуда? – он кивнул на зарево.

– Да, – сказал я.

– То есть с Чаком вы никакие не братья?

– Трудно сказать. Отец Чака меня официально усыновил. Кроме того, Чак женат на моей сестре. – Я подумал и добавил: – А я – на его.