Михаил Анчаров - Теория невероятности (сборник)

– Что же делать? Что делать? — в отчаянии говорит девушка.

– Смотреть…

– А ты не боишься, — спрашивает девушка, — что он прав?…

Тик— так… — стучат часы. Тик-так… — металлическое лязганье механизма. Что-то хрустит, хрипит, хрюкает и масляно чавкает — и все это тик-так… Тик-так… Девушка со страхом ждет ответа.

– Если поэзия — это истина, — говорит приезжий, — ее увидишь даже в обломках.

– А если нет?

– Значит, истина в твоих глазах, — говорит приезжий.

– Ты меня любишь? — спрашивает она.

– Как тебя зовут?

– Неважно. У меня некрасивое имя… Сначала скажи — любишь?

– Не знаю… — говорит приезжий. — Не знаю… И надевает черные очки.

– Ты меня любишь? — говорит девушка. — Скорей!

– Как тебя зовут?

– Зовут Муська… Сокращенно — Муська… Скорей!

– А полностью?

– Полностью меня зовут Муза, — говорит девушка.

– Что?!

Но тут он всхлипнул и проснулся.

…Солнце палило вовсю.

Жара стояла такая, что у всех прохожих выросли животы.

Столики из кафе вытащили на самый солнцепек, и там был только один-единственный посетитель. Озверевшие от жары официантки сидели в своих синих халатах под навесом, как синие куры, и занимались саботажем.

«Если сказать ему, — подумал приезжий о посетителе, — климат окончательно испортился, интересно, что он ответит?»

Он подошел к нему и сел за столик.

– Нет, нет… я не о климате… — сказал приезжий. — Вы меня не поняли.

– А разве я что-нибудь сказал? — ответил тот. Это был тот самый ученый, который сначала выслушивал, а потом диктовал в микрофон древние истории, и это подхватывали телетайпы — вот какое значение придавали каждому его слову. Он был знаменитый в своей области.

– А разве я что-нибудь сказал? — ответил он.

– Все равно, — сказал приезжий. — А пиво у них холодное?

– Этого никто не знает.

– Почему?

– А вы попробуйте подозвать официантку, — сказал знаменитый. — Я полчаса сижу.

– Сейчас попробую, — сказал приезжий и крикнул: — Девушка, получите с меня…

Он обернулся к знаменитому:

– Сейчас они будут кудахтать и выяснять, чей это столик. Потом, тряся животом, подойдет тридцатилетняя девушка с блокнотом как на пресс-конференции… — Тут к ним подошла официантка. — Четыре бутылки пива, две окрошки, два шашлыка. — Он отсчитал деньги. — Получите.

Официантка перелистывает блокнот, сонно глядит на приезжего, потом накаляется.

– Да вы что, гражданин?! — говорит она.

– Я жду ровно три минуты, — сказал приезжий и посмотрел на часы. — Через три минуты у вас начнутся ба-альшие неприятности. Окрошку принесете холодную, а шашлыки горячие… И перемените скатерть… Да, и еще позовите заведующего… И не забудьте захватить жалобную книгу.

– Да вы что, гражданин?! — громко сказала официантка.

– Осторожно, — сказал приезжий. — Если вы скажете, что я нахал, я вызову милицию, опечатаю кассу и позвоню в Верховный Совет… Пиво несите сразу… — и добавил громко: — И назначу глубокую ревизию… Хлеб белый и черный…

– В чем дело? Почему не обслуживаете клиента? — спросил метрдотель, поглядывая на приезжего.

– Я обслуживаю, обслуживаю, — сказала официантка и ушла.

– Она поглядела на нас расширенными глазами, — сказал приезжий. — А она нас не отравит?… Тогда я буду ей являться во сне… Нет, послушайте… когда все это кончится? Никто не хочет заниматься своим делом.

– Неужели надо отвечать? — сказал ученый. — Это кончится вместе со скучными профессиями. Когда людей в профессию не будет загонять необходимость.

– Дайте человеку вечный двигатель, и все наладится, — сказал приезжий.

– Дайте. Вот возьмите и дайте, — сказал ученый. — У меня его нет.

– А у меня есть, — сказал приезжий. Тут подошла официантка.

– Не вздумайте нас отравить, — сказал приезжий, — мы все предусмотрели. Я буду являться вам во сне.

Она со страшной скоростью открыла бутылки и ушла. Приезжий разлил пиво.

– Да не сумасшедший я, не сумасшедший, — сказал он.

– Вы читаете мысли? — спросил ученый.

– Нет.

– Ругаться я с вами не стану, — сказал ученый. — Пиво холодное, и потом все-таки вы мне заказали обед.

– Какое ваше мнение? — спросил приезжий. — Может один человек спасти человечество?

– Один?

– Один.

– Не может, — сказал ученый.

– А почему?

– Жарко потому что, — сказал ученый. — Вот если бы попрохладней — тогда пожалуй… А от чего спасать?

– От глупости.

– А может один человек спасти одного человека от глупости? Одного. А не все человечество.

– Нет. Один не может, — сказал приезжий. — Чтобы спасти одного от глупости, нужно все человечество.

– Ненужная трата энергии.

– Господи, — сказал приезжий. — Что вы все обижаетесь?

– Послушайте, — сказал ученый. — Такое впечатление, что вы жили в пустыне, где не с кем было слова перемолвить. Неужели вам не приходит в голову, что мне просто не хочется разговаривать? Я устал после работы.

– Да, не с кем разговаривать, — сказал приезжий. — О том, о чем хочется, — не с кем. Вот и болтаю с кем попало.

Ученый посмотрел на него внимательно и поднялся.

– Мне надо идти… Срочно, — сказал он. — Я бы хотел вас еще застать. Вы здесь посидите?

– Да… Может быть, — сказал приезжий.

…Шум толпы возле картины в огромном зале.

Изображена «плохая война», как говорят итальянцы. Опять мчится конница по нивам… Опять артиллерийский дым смешивает с пылью хриплая пехота… Воздух полон стрел… А под ногами конницы в пыли — скрежет, человеческий визг и лязг ножей, которые вспарывают доспехи, как устриц…

«Битву при Ангиари» — картон во всю стену выставил Леонардо да Винчи в зале Совета во Флоренции. Толпятся возмущенные и восхищенные.

Гонфалоньер Флоренции Содерини стоит, положив руку на бедро, и с гневом смотрит на эту чудовищную картину. Но не смотрит на нее Леонардо, и, не замечая ничего, заглядывает в лицо Содерини, и страстно говорит ему о своем проекте канала, и разворачивает чертежи.

– Тут указано расстояние между главными городами, которые пересечет канал, — говорит Леонардо. — А здесь стоимость земляных работ. А вот здесь искусная ирригационная система. Она заставит воду орошать поля. Прато, Пистойя, Пиза и Флоренция выиграют ежегодно по двести тысяч золотых дукатов! Кто захочет — может получить сокровище за акр земли…

– Нет, — говорит Содерини, почти не разжимая рта, и идет к двери.

Наступает тишина, и в этой тишине слышен только стук шагов уходящего Содерини.

И в этой тишине слышно, как на улице детский голос произносит: